Баграту уже стали надоедать эти бесконечные препирательства. Его заботило другое. Он видел: если Маркина возьмут, а дело уже шло к тому семимильными шагами, он запоет. Как, вероятно, будет петь и Комар, которого со дня на день могут доставить из Греции в родимое Лефортово. Правда, Григорий Степанович Коновалов, пользуясь своими связями в одной из президентских структур, которая подчинялась и президенту и ФСБ и называлась подразделением «С», успокаивал Баграта, уверяя его, что до России Комару долететь не дадут. И вообще, есть определенные подвижки в том направлении, что дело Гохрана заберут из Генеральной прокуратуры и передадут в этот самый отдел. Где оно должно быть попросту утоплено. Никто из администрации не хотел подставлять президента, который нередко принимал жесткие решения по собственному вдохновению. И естественно, после настойчивых подсказок самых близких ему людей. Но президенту опять стало нехорошо, как обычно в последние месяцы, и он возлежит в ЦКБ, а решения принимаются как раз теми лицами, которым вовсе не хотелось бы светиться.
Знал Баграт, что десять миллионов долларов, поступивших на счет Отца, гонорар за операцию с фирмой «Голден», есть лишь малая толика того, на чем крепко нагрели руки высшие государственные чиновники. Маркин в этом ряду настойчиво представлялся нищим, обманутым партнерами, обиженным и обвиняемым совершенно напрасно. Отчасти это было так, и это знал Баграт. Но лишь отчасти. Не уважал Малюта «хорька», как иногда называли Игоря Леонидовича за глаза — и нрав пронырливый, и взгляд постоянно голодный какой-то, и аппетит зверский, и характер подлый, ну точно хорек. И этот «хорек», когда здорово припечет ему задницу, непременно заложит всех своих подельников. И суммы перечислит. Те же десять «лимонов» — сумма не бог весть какая, но ее место в общаке, а не на личном счете Григория Степановича. Прослышит кто — быть крутому скандалу!..
— Так ты утверждаешь, дорогой, — сказал Баграт полковнику Довбне, багровое лицо которого указывало на то, что этот здоровяк внешне близок к инсульту, — что следователю Турецкому известна роль Маркина в деле о ценностях Гохрана?
— Ничего я не утверждаю, — устало повторил полковник. — Я говорю, что его очень интересует сам Игорь Леонидович, и он меня расспрашивал о нем, о его знакомых, как далеко они простираются. Все это я и рассказал ему… Довбня кивнул в сторону Маркина. — А насчет Гохрана? Ну если я знаю, что он — один из соучредителей фирмы «Голден», значит, прокуратуре знать это сам Бог велел. Иначе они хлеб едят зря.
— А ты мне об этом не рассказывал, дорогой, — обернулся Баграт к Маркину. — Почему?.. — Не дождавшись ответа, сказал Довбне: — Знаешь, о чем он меня просил? Помочь ему поскорее рвануть за кордон. А почему, знаешь? Потому, дорогой, что он тоже взял хороший куш, но предпочел умолчать об этом.
— И сколько? — простецки хмыкнул Довбня.
— Пятьдесят миллионов «зелеными». А чтобы замазать мне глаза, решил сдать тебя.
— Кому? — испугался Довбня.
— Мне, дорогой. Это ведь меня зовут Малютой, ты разве не слышал? Сообщил, что ты решил всех нас заложить прокуратуре. Что никто тебя не вызвал, а ты сам пошел. Очко, мол, у тебя заиграло. Знаешь, что это такое?
— Я?! Сам?! — Довбня посмотрел на Маркина. — Он что, больной, Баграт Суренович? Или я отказываюсь от всего, что имею? От нормальной человеческой жизни?!
— Вот и я так тоже думаю. Зачем это тебе, дорогой? Но раз слово сказано, его надо проверить. А у меня есть много способов услышать от человека только правду. Сейчас я позову сюда одного хорошего парня, вы побеседуете с ним в соседней комнате, после чего я узнаю, обманываешь ты меня, дорогой, или нет. Прошу, дорогой, будь откровенен. А за момент твоего переживания я тебе назначу хорошую компенсацию, не обидишься.
Баграт сделал какой-то знак, и в комнату вошли двое крупных, одетых в черную форму парней. В одном из них Довбня узнал Володю Демидова, но не подал виду, а лишь испуганно опустил голову и сжался. Поразительно, здоровяк полковник выглядел сейчас полураздавленным червяком, которому обещали чем-то компенсировать его боль. Нет, не зря звали Баграта Малютой. Он был не только жесток и предан своему хозяину, но и умный, сволочь. Поэтому, не считая себя умнее других, подозревал, что полковник, отправляясь к нему, мог об этом кого-то и предупредить. Значит, ликвидировать его было бы опасным, а вот кинуть тысчонку-другую баксов за разбитую морду — это можно. Это по-мужски: пострадал — получи.
Баграт снова махнул ладонью парням: идите, мол, в ту дверь и побеседуйте, но… не переусердствуйте.
Демидыч положил ладонь на плечо Довбне, тот покорно поднялся и пошел в соседнюю комнату, где половину помещения занимала тахта, покрытая ковром.
Спутник Демидыча взял из угла рулон клеенки и раскатил его по ковру: это понятно, чтоб кровью не испачкать. После этого плотно закрыл дверь и повернулся к Довбне…
Баграт откинулся на спинку кресла и внимательно наблюдал за выражением лица Маркина. А тот сидел, словно съежившись, и ждал.