Мертвый сезон в агентстве

Подходя к машинам, братаны услыхали короткую автоматную очередь, донесшуюся из дома.

– Открывай ворота! – приказал Князь охране Отца. А Леня вернул старшему его сотовик и добавил:

– Можешь звонить хоть самому черту!

Машины выехали за ворота и, маяча алыми огнями, понеслись в сторону Москвы.

Хоронили Коновалова на том же Ваганьковском, поблизости от могилы Малюты. Так встретились и в мире ином последний царь воровского мира и его верный слуга.

Речи говорились короткие, но прочувствованные. Выступали главным образом пожилые авторитеты и «законники». Молодежь смотрела, слушала и помалкивала. Князя на кладбище не было. Говорили, что он еще на прошлой неделе срочно вылетел в Приморье по каким-то спорным криминальным делам. Стрелку проводил между братвой Владика и Хабаровска. Так что вроде и подозрения, будто смерть Отца была делом его рук, отпадали сами по себе. А коноваловская охрана молчала как воды в рот набрала: никого не видели, ничего не слышали, никто в тот вечер в особняке не появлялся.

Один доктор Штиль что-то знал, но его показания ничего не добавляли следствию. Он слышал автоматную очередь, а пока спустился со второго этажа да нашел Григория Степановича, который лежал в гостиной, время прошло и убийца давно сбежал. Коновалов же предстал перед его глазами лежащим под пледом, наискось простреленным автоматной очередью.

Не появился Князь, естественно, и на поминках, для которых на сей раз сняли «Метрополь». Он прилетел из Владика лишь на следующий день. Собрал соратников для большого разговора, а еще через два дня на тайной воровской сходке в подмосковном Голицыне Виктор Алексеевич Князев был избран новым хозяином российской криминальной империи.

– …Полмиллиона баксов! И это последнее предупреждение.

– И куда перевести? – сжимая телефонную трубку в руке, сиплым голосом спросил Бояров.

– Не валяй дурочку, Боярин! И банк, и счет тебе давно известны.

– Все сказал? – дрожа от ярости, спросил Бояров.

– Все!

– Тогда послушай и ты, крыса вонючая! Ни хрена не получишь! Понял, сука?! – И отшвырнул трубку в сторону.

Машинально обернулся и увидел застывшую в дверях жену. Та была необычно бледна и серьезна.

– Они? – спросила тихо.

– Ты о ком? – как бы не понял Бояров.

– Не смеши меня, Николай, – строго сказала Елена. – Мне уже звонили, и не раз. Однажды просто отматерили, а так – молчат и дышат в трубку.

– Не бойся, родная. Не стоит переживать из-за каких-то…

Она прижала палец к губам:

– Не так громко. Пожалей Аннушку.

– Да, прости, я все забываю, что она снова с нами… Чем она занимается?

– Читает. Рисует. Собирается с подружкой в Третьяковку. Коля, я начинаю бояться за нее.

– Есть же охрана. Они глаз с нее не спускают.

– Ах, Коля-Николай! Ты же знаешь цену такой охране…

– А что ты предлагаешь? – вдруг вскипел он.

– Во-первых, спокойно. А во-вторых… Есть люди, которым можно полностью доверять.

– Ты опять об этих твоих «волках»? Смысла не вижу…

– Ты звонил Турецкому?

– Зачем?

– Рассказать об этих угрожающих звонках… Об их требованиях! Нельзя же в конце концов сидеть, сложа руки, и ждать, пока на твою голову посыплются шишки!

– Мы недавно встречались…

– Когда это было?

– Незадолго до того, как отнесли Коновалова на Ваганьково.

– Ну и о чем у вас шла речь? – не отставала жена.

– О наших с ним делах, – уклончиво ответил Бояров.

– У тебя имеются общие дела со следователем-"важняком"? – удивилась Елена. – Это что-то новое!

– Да речь-то как раз и шла о… – Бояров запнулся и остро взглянул на жену. Закончил фразой: – Кажется, я что-то начинаю понимать… Да, сегодня же свяжусь с Турецким.

– Николай, я не лезу в твои дела, но предупреждаю: если ты не примешь меры, их приму я.

– В смысле?

– Сама поеду к Турецкому!

– И снова сорвешь с петель ворота?

– Если придется, сорву!

И она покинула его кабинет. А Николай Андреевич, заперев за женой дверь, вернулся к телефону и позвонил в Генеральную прокуратуру. Он не хотел, чтобы жена даже случайно услышала некоторые детали, которые могли бы всплыть в разговоре со следователем…

Час спустя к особняку Бояровых на Пречистенке подъехал джип и из него вышел Филипп Агеев. Предупрежденная о его приезде охрана без разговоров пропустила в дом. А спустя еще полчаса Аннушка, оказавшаяся очень милой, вежливой и наблюдательной девочкой, рассказывала дяде Филе о том, как выглядит Лондон.

Два дня не мог нарадоваться Филя на свою юную клиентку – такая он была тихая, послушная, только что не в рот ему смотрела, слушая фантастические рассказы о том, как спецназ работал в Афганистане и Чечне, как ловили бандитов и лазали по горам. Но тут Филя допустил трагический прокол: он не знал, что у этой юной соплюхи характер бояровский.

И когда она заявила, что ей позвонила подружка, которая живет рядом, в двух шагах, на Остоженке, и позвала ее в театр на Таганке, куда у той были уже два билета, Филя категорически сказал, что одну ее не отпустит, а надо достать третий билет, чем он сейчас и займется.