Мертвый шар

– Я бы ни за что… Матушка услышала, что подъехали, стала звать. – Нил потупился, как нашкодивший мальчишка перед розгами. – Зовет и зовет, утерпеть не мог. Думаю, сбегаю быстро и вернусь, вы ничего не заметите… Заглядываю к ней в комнату, а она говорит: «Что-то упало тяжелое в гостиной, Тоньку и Ореста дозваться не могу, Аглая в лавку ушла, посмотри, что там». Ну, думаю, этажерка от старости рухнула, выхожу и вижу… Ее… Бедная Марфушенька…

– Зачем полезла на лестницу?

– Да кто же знает, блаженная, что тут выяснять. Ходила по всему дому, найдет где-нибудь уголок – и сидит мышкой. Один раз об нее даже спотыкнулся. Ругали ее, да разве поймет – ума меньше новорожденного… Платье откуда-то новое взяла, и вот пожалуйста… Такая нелепая смерть.

– Какая? – упрямо спросил Родион.

Нил поморщился:

– Сами не видите? Шатнуло, упала – дух вон. Много ли старушке надо?

– Семейный рок начал действовать?

– Как вы можете… Какой тут рок – несчастный случай. Марфуша, конечно, жила с нами. Но разве собачку безмозглую можно считать членом семьи?

– Почему же испугались?

– Это вы с трупами дружите, а у нас такого не было. Сначала глаз, потом убогая.

– Ничего, привыкнете, – обрадовал чиновник со стальным сердцем.

Нил Нилыч по-девичьи затрепетал ресницами и спросил оторопело:

– О чем это вы?

– Обычно рок требует новых и новых жертв. Письмо об этом однозначно предупреждает. Только в обморок не падайте, пожалуйста… С вами сыскная полиция, значит, року здесь делать нечего. Лучше вспомните: когда из дома выехали?

– Около часа тому, – неуверенно ответил Бородин. – До Мучного доехал быстро, минут за пятнадцать, а потом ждал не меньше получаса, вот и получается… А зачем вам?

Пропустив вопрос мимо ушей, Родион попросил собрать всех, кто есть в доме.

Сбегав за кухаркой и лакеем, любящий сын наконец выкатил матушку. Приближаться к телу никто не спешил. Тонька жалась к коридорчику, зажав рот передником, Нил занял привычное место за спинкой стула, Филомена Платоновна упорно смотрела в подол, и лишь Орест, легкомысленно присвистнув, играл папироской в пальцах. Важно заметить: кто как вошел, как посмотрел, как испугался. Сами по себе живые эмоции еще ни о чем не говорили, но вместе рисовали смутную картину.

– Кто видел Марфушу последней? – строго спросил Ванзаров.

Ответом было дружное молчание.

– Ну, не знаю, может, и я, – капризно заявил Орест. – Гуляла по двору, но я же не буду за каждым следить.

– Когда это было?

– Может, час, может, два назад, что вы хотите, у меня много других дел. – И трудолюбивый лакей затянулся дымком. – Однако забавное приключение…

– Пошел вон, негодяй! – внезапно рявкнул Бородин.

Изобразив оскорбление, Орест удалился с гордо поднятым подбородком.

– Спасибо, Нил Нилыч, – искренне сказал Ванзаров. Если бы не этот всплеск ярости, чиновнику полиции ох как трудно было бы держать себя в руках. – Что скажете, Антонина?

Утерев нос, кухарка пробормотала:

– Заходила ко мне. Хлеба ей дала с сыром… Некогда, ужин еще не готов… Аглая ругалась, сама в лавку побежала… Недавно, кажется… Маятник в гостиной…

– Когда услышали удар? – резко повернувшись, спросил Родион.

Филомена Платоновна уже вполне овладела собой:

– У меня в спальне нет часов. В моем возрасте они только расстраивают, напоминают о том, как мало осталось… Довольно долго звала… Колокольчик у нас сломан, никто не отозвался. Пока не услышала, как подъехал Нилушка… Позвольте сыну отвезти меня. Больно смотреть на несчастную…

Чиновник полиции не возражал. И даже отпустил кухарку.

Все получилось как нельзя лучше. Аглая как раз появилась в проеме двери с корзинами, доверху набитыми провизией. Пожилой женщине хватало сил тащить на себе чуть ли не пуд. И даже не запыхалась. Но, заметив крепко сбитый силуэт, отпрянула:

– Опять вы? Нечего тут делать. Зачем приперся?

– Разве не знаете? – Родион одарил улыбкой самого очарования. – Взгляните-ка туда…

Нянька подслеповато прищурилась, пробиваясь сквозь полумрак, но, когда прояснилось, выронила корзины, в которых треснуло стекло, подбежала к телу, упала на колени и заголосила так горько и протяжно, как умеют деревенские плакальщицы. Было в этом вое столько искреннего надрыва и печали, столько отчаяния и тоски, что и стальное сердце Родиона поежилось. Аглая не причитала – надрывала душу междометиями, какие не выдумать нарочно, когда для горя и слов не найти. Так убиваться над чужим человеком – не всякому дано. Стон оборвался вдруг, как и не было, нянька метнулась фурией и, шипя, накинулась на Ванзарова:

– Что, доволен? Говорила ведь, нечего совать нос. Накликал беду. Погубил, ирод! На тебе вина, на тебе эта душа невинная. На тебе пятно несмываемое. Ух, змей подколодный! Да чтоб тебя.

Он был не согласен. Категорически не был согласен. Что это еще за обвинения? То гусем величали, теперь змеем, как это стерпеть? Кто вообще тут чиновник полиции? Но ответить как следует не случилось. Засушенный палец с обкусанным ногтем уперся мстительным жезлом:

– Весь в крови невинной… – Добавив проклятий, нянька скрылась за дверью и с грохотом заперлась на ключ. И уже в одиночестве предалась рыданиям.