Мертвый Шторм. Зарождение (СИ)

Может, ему так и лучше? Ведь он весь такой правильный и простой, не знавший никогда никакой роскоши и светского общества, в отличие от нее, девицы «благородных кровей». Все эти ее безумства, тараканы в голове и многократно переломанная психика ему точно ни к чему. Ему нужна нормальная женщина.

А Катя… Сидеть в этом подвале забитой, голой и измученной — вот ее предназначение. Надо было с самого начала слушать, что ей говорят. Она не слушала своего отца, когда тот пытался сделать из нее наследницу, сопротивлялась, за что и получила наказание в виде «гимназии». Она не слушала Павла, который хотел забрать ее с собой, и получила наказание в виде принуждения к убийству своего отца. Потом она не слушала Элю. И теперь она тут.

— Просто нужно быть менее… Упрямой, — выдавила из себя она.

Возможно, нужно просто делать, что ей говорят? Может, Стас прав?

Нет! Ни за что! Никогда! Она никогда не станет покорной наложницей.

С этой мыслью Катя снова заплакала и отрубилась, и очередной день подошел к концу.

Следующая неделя оказалась сложнее предыдущей. Ее продолжали обливать ледяной водой, отчего разряды тока становились невыносимы. Кроме того, из-за обилия воды, матрас все время был влажный, как и воздух в помещении. Даже просто дышать было тяжело.

Примерно на третий день у нее начались галлюцинации. Она открыла глаза и увидела своего отца, сидящего рядом.

— Не такой я тебя растил, — сказал Марат. — Посмотри на себя. Ты этого хотела?

Она медленно подняла голову и посмотрела на него. Отец был вполне реальный, и, если бы не дырка во лбу, Катя бы подумала, что он настоящий и пришел за ней.

— Я просто хотела, — сквозь слезы ответила она, — чтобы все жили в мире. Я хотела, чтобы всем было хорошо.

— Ох, доча, — он выдохнул, подошел к правой стене, прислонился к ней и скрестил руки. — Не бывает такого. Всегда будет социальное неравенство. Всегда будут те, кто сильнее, и те, кто слабее.

— Но можно же было хотя бы попытаться? Сделать всем одинаковые условия.

— Ты же проходила уроки политологии. У тебя по ней были одни пятерки. Ты же прекрасно знаешь, что то, чего ты хочешь, называется социализм. Ты же понимаешь, что, если на всех распределить доступные ресурсы, их у всех будет одинаково мало?

— Но вы же просто эксплуатировали периметр!

— Нет. У периметра были все шансы чувствовать себя лучше, если бы они не строили из себя самоуверенных бунтарей.

— Неправда.

— Правда. Ты знаешь это сама. Я лишь озвучиваю твои мысли. Меня не существует. Я давно мертв.

— Ну тогда сделал бы единую власть над всем метро. К чему были эти «декорации» о свободе, которой нет? Если все равно все зависимы от Федерации.

— Катюша, будь любезна, не неси ерунды. Это уже называется фашизм. Ты тоже прекрасно знаешь, чем это плохо. А если нет, Цитадель прекрасный пример такого режима. Федерация не вела такой политики никогда. Свобода была всегда, у каждого. У всех был выбор, как жить. Если бы каждое объединение действительно хотело выйти из игры, оно легко могло бы сделать это. Или ты думаешь иначе?

— Я не знаю… — она закрыла лицо руками. — Я запуталась. Замолчи!

— Идеального общества не существует, — проигнорировал он ее мольбы. — Идеальное общество — это утопия. Но в любой ситуации у всех есть выход. Нужно лишь научится видеть его.

— Всегда есть выход… это бред! Вот какой у меня выход? Такой же, как у несчастного периметра при твоей власти. Просто добровольно прогнуться? Обалдеть, спасибо, папаша!

— Заткнись! — рявкнул он так, как умел только настоящий Хаматов. — Черт, и кого я воспитал…

— Ты только и умеешь ссылаться на воспитание, хотя ты меня даже не воспитывал. Даже сейчас ты говоришь про какой-то выход, хотя его нет.

— Уверена? — Марат посмотрел ей в глаза, а потом опустил глаза вниз, на пол.

Упрямая посмотрела туда же, куда и он. У его ног лежали осколки битых тарелок. Тех самых, в которых Пенек принес ей завтрак в первые дни. Видимо, в ярости он совершенно о них забыл, как в общем-то и Катя, которая целый месяц в упор не замечала их.

Она медленно подползла к стене. Цепь не давала подойти ближе, но она смогла дотянуться до одного из осколков клиновидной треугольной формы. Катя провела пальцем по острой грани и тут же порезалась. Острее бритвы.

— И что ты мне предлагаешь? — спросила она.

— Подумай. Ты же умная девочка.

— Я не сделаю этого.

— Воспользоваться выходом, достойным президентской дочери, или стать покорной рабыней бывшего фермера. Решать тебе.

Катя подняла глаза с осколка на Хаматова, но тот неожиданно исчез.

Нет, она не сделает этого. Пока не сделает.

Упрямая вернулась к матрасу, осторожно проделала в нем небольшой прорез и спрятала осколок внутри.

Но держаться становилось все сложнее. Последующие пару дней каждый раз, когда ее били током, после она доставала осколок и любовалась им. И с каждым разом она примеряла его на своей руке.