Мертвый Шторм. Зарождение (СИ)

— Да, вы проходите на сцену на свое место. Я сопровожу вас. Екатерина сможет проводить, эм… — она посмотрела в планшет. — Павла Александровича за кулисы. Марат Рустемович распорядился, чтобы Павел вышел на сцену после того, как его объявят.

— Да, конечно! — ответил Азамат. — Катюша, яхшылык бул! [сноска: на татарском: Катюша, будь добра!]

— Хорошо, бул!

— Азамат Тахирович, пойдемте быстрее, пожалуйста! — организатор начала чуть ли не толкать старика прямо по коридору.

— Бул, бул… Булл-щит! — неожиданно буркнула Катя, когда они остались вдвоем. Такая реакция очень удивила.

— Что с тобой?

— Не люблю, когда ко мне обращаются на татарском, и он прекрасно это знает.

— Это довольно странно, я думал, ты хорошо все понимаешь.

— Понимаю, просто… ай, ладно, — она махнула рукой. — Как-нибудь потом расскажу. Пойдем, покажу тебе, где кулисы.

Девушка как бы невзначай взяла его за руку и повела по коридору в том же направлении, куда ушел Азамат. Вкупе с фразой «потом расскажу» этот жест показался Павлу довольно приятным. Хотя, может быть, он раньше времени сам себе строит волшебные фантазии?

Вполне возможно, что все это даже никакие не жесты, а обычная вежливость. Смолову даже было немного стыдно и неловко перед самим собой. Взрослый мужик сорока лет, пятнадцать из которых прожил бездушным колдуном, с, можно сказать, военным прошлым, сейчас внутренне ликовал и радовался, как школьник, впервые севший с любимой одноклассницей за одну парту. Катя просто вскружила ему голову своей энергетикой. С другой стороны, что в этом плохого? Испытывать настоящие эмоции — довольно приятное ощущение, особенно если эти эмоции не подавляет никакое мифическое Пространство. А с учетом того, что единственное подобие отношений было у него с Любой почти десять лет назад, Смолов не особо сопротивлялся нахлынувшим ощущениям.

Они миновали еще несколько поворотов коридора и оказались в большом холле, который походил на задний двор концертной площадки: все пространство плотно занимали небольшие шатры, палатки, перегородки, ящики, провода и столы с каким-то оборудованием и компьютерами. Кроме того, тут царила суета: организаторы и гримеры бегали от одной палатки к другой, периодически сталкиваясь со стоящими столбом бойцами Федерации, тут и там раздавался звук приема сигнала рации.

— Это вестибюль станции, — пояснила Катя, пока они пробивались через все это, — здесь раньше стояли турникеты. Если пойти вон туда, — она указала рукой в противоположную сторону, — там будет подземная галерея из торговых центров, клубов и магазинов. Новая Баумана. Покажу чуть позже, короче.

Миновав еще несколько палаток, они уткнулись в стену из сложных конструкций — похоже, это была задняя сторона декораций сцены. В этот момент на станции заиграла торжественная музыка.

— Это гимн Федерации! — повысила голос Катя, перекрикивая динамики. — Начинается!

Девушка провела Павла вдоль декораций до правой стороны, где располагался небольшой проход. Они оказались за кулисами, и Смолов увидел сцену. На ней стройными рядами выстроились люди в костюмах, почти все пожилого возраста, а перед ними, в центре, за трибуной стоял высокий статный мужчина. Несложно было догадаться, что скорее всего это и есть президент. Павел видел пока только профиль, но уже отчетливо различал острые черты лица, ярко выраженный подбородок и прекрасно уложенную прическу с едва заметной сединой у висков. В целом, он создавал образ настоящего лидера крупнейшей сверхдержавы, каковым и позиционировался.

По идее, ему должно было быть так же, как и остальным — не меньше шестидесяти, но рядом со всеми этими бабулечками и дедулечками в костюмах он выглядел максимум лет на пятьдесят.

— Это все чиновники разных мастей! — здесь гимн звучал намного громче, к тому же к музыке добавился хор, певший слова на татарском, поэтому Катя кричала уже прямо в ухо, обводя задний ряд пальцем. — Вон Азамат Тахирович, третий слева! А это, — она показала на человека за трибуной, — как ты, наверное, понял, Хаматов… — она произнесла это с каким-то пренебрежением. Хотя, может, это так прозвучало из-за попытки докричаться. — Кстати… ты ж не знаешь, что дальше будет, сейчас музыка закончится, расскажу!

— А как же речь президента?! — Павлу реально было интересно послушать.

— Да там ничего интересного, не переживай! Сначала много слов о величии Федерации, потом что за этот год было много трудностей и достижений!

— Что-то мне это напоминает!

— Ага! Но если хочешь, послушай!

Гимн закончился, и в этот же момент справа и слева от сцены зажглись фейерверки, а в воздух с хлопками полетели конфетти. Люди на платформе, которая находилась примерно на полтора метра ниже сцены, зааплодировали. Обстановка и размах поражали. В этом действе как будто смешались традиции двух погибших цивилизаций, некогда отмечавших одна 9 мая, а другая 4 июля.

Когда ликование стихло, Хаматов наклонился к микрофону и начал свою речь: