Взаимоотношения еще более осложнял тот факт, что Фишер, казалось, находился на грани безумия. Холл писал: “Мы в Адмиралтействе не могли оставаться в неведении и мало-помалу начали понимать, что того Фишера, которого мы знали, с нами больше нет. На его месте был до крайности измученный, разочаровавшийся человек, взваливавший на себя непосильные дела, пытаясь продолжать как обычно. Он по-прежнему способен был время от времени проявлять былые проблески своей гениальности, но, если копнуть поглубже, все шло куда как плохо… Мы чувствовали, что с минуты на минуту может наступить конец”95
. Адмирал Джеллико, командующий Гранд-Флитом, тоже все больше беспокоился. “Положение дел в штаб-квартире плохо, – писал он в письме коллеге-офицеру от 26 апреля, – совсем как я опасался, а то и еще хуже. Жаль, что все обстоит так, как обстоит. Нет ни малейших сомнений в том, что уверенность во флотском руководстве быстро идет на убыль”96.Черчилль отдавал должное энергии Фишера и его былому гению. “Впрочем, ему было семьдесят четыре года, – писал Черчилль, косвенно уничтожая соперника. – Словно в великом замке, долгое время состязавшемся со временем, могучая громада главной башни возвышалась надо всем, нетронутая и, как могло показаться, вечная. Однако оборонительные сооружения и укрепления развалились, и теперь могущественный повелитель обитал лишь в особых апартаментах и коридорах, знакомых ему с младых лет”97
. Впрочем, именно на это и надеялся Черчилль, когда вернул Фишера на должность первого морского лорда. “Я взял его, поскольку знал, что он стар и слаб, что я смогу держать все в собственных руках”98.К маю 1915 года, как писал Черчилль, Фишер страдал от “крайнего нервного истощения”99
. Когда Черчилль уехал в Париж, бразды правления перешли к Фишеру, который, как видно, был едва в состоянии выполнять свои обязанности. “Оставшись во главе Адмиралтейства в одиночку, он выказывал нескрываемые измождение и тревогу, – писал Черчилль. – Старого адмирала, несомненно, беспокоили, едва ли не с ума сводили огромное напряжение тех дней и тот оборот, что приняли события”100.В отсутствие Черчилля произошло нечто такое, что, казалось, усилило его беспокойство по поводу умственного состояния Фишера. Перед отъездом во Францию Черчилль попросил свою жену Клементину: “Ты присмотри за «стариком»”101
. Она пригласила Фишера на обед. Клементина не любила Фишера, не доверяла ему и сомневалась в том, что он способен управлять Адмиралтейством в отсутствие ее мужа. Впрочем, обед прошел хорошо, и Фишер откланялся. По крайней мере, так думала Клементина.Вскоре она вышла из гостиной и обнаружила, что Фишер по-прежнему в доме – “притаился в коридоре”, как рассказывала дочь Черчиллей Мэри. По ее воспоминаниям, Клементина была поражена. “Она спросила его, что ему угодно, на что он в манере бесцеремонной и несколько бессвязной сообщил ей, что она, несомненно, полагает, будто Уинстон ведет переговоры с сэром Джоном Френчем, на деле же он развлекается в Париже с любовницей!”
Это обвинение представлялось Клементине нелепым. Она не выдержала: “Ах вы старый глупец, замолчите и убирайтесь!”
Пока Черчилль был в Париже, поток записок и телеграмм, которые он ежедневно рассылал, – “нескончаемая бомбардировка циркулярами и протоколами касательно всевозможных предметов, технических и прочих”, как называл это помощник Фишера102
, – резко прекратился. Адмиралтейство – по сравнению с той суматохой, что обычно бурлила в его стенах, – задремало, а то и вовсе перестало обращать на что-либо внимание.В посольстве Соединенных Штатов в Берлине посол Джеймс У. Джерард получил краткую, в два абзаца записку из Министерства иностранных дел Германии. В сообщении, датированном 5 мая, упоминалось, что в предшествовавшие недели “неоднократно случалось” так, что германские субмарины топили нейтральные корабли в обозначенной военной зоне103
. В одном случае, говорилось в записке, субмарина пустила ко дну нейтральное судно “в связи с недостаточной освещенностью его нейтральных знаков в темноте”.В записке Джерарда призывали передать эти сведения в Вашингтон и рекомендовали Соединенным Штатам “снова предостеречь американские судоходные компании от плавания в военной зоне без принятия мер предосторожностей”. Капитаны кораблей, говорилось в записке, должны непременно следить за тем, чтобы опознавательные знаки нейтрального судна были видны “как можно отчетливее, в особенности с наступлением темноты и на протяжении всей ночи, когда их следует без промедления освещать”.
Джерард передал сообщение Госдепартаменту на следующий день.
В Вашингтоне президент Вильсон пребывал в смятенных чувствах, и причиной тому были не корабли и война.