Мерзиния

– А-а, Лена? В порядке ваша Лена. Вот у кого нервы стальные! Это она оттащила вас за будку КПП, пока остальные сообразили!.. И это с одной-то рукой!.. А всего в вас стреляли пять раз. Ну… скажем так: пуля, попавшая в… э-э… ягодицу, для здоровья не опасна. Разве только унизительна, – человек снова вежливо хмыкнул. И глаза его тоже улыбались. Видать, эту-то пулю обсуждали… И точно: Леонид почувствовал себя униженным! Это ж надо: нормально пристрелить не смогли! Ну, Мерзинийцы!.. Позорище!..

– Лежите, лежите! Вам лучше молчать! – Лайм, кажется, понял его усилия, – Сейчас я вам Лену разбужу!

Леонид только благодарно моргнул: это, и предыдущие усилия, вымотали его до липкого пота.

Хотя, если «абстрагироваться» от слабости, почти ничего не болело. Ну, разве что при вдохе… Только сейчас он ощутил сбоку рта какую-то пластиковую трубку.

Кислород?

Да бог с ним. Он жив. Лена жива. Это – главное!..

Теперь бы ещё дать знать Сашке… Наверное, волнуется! Но как сделать это?..

– …нет-нет, только посмотреть! Никаких разговоров! Он ещё слишком слаб! – под сердитое увещевание сбоку вдруг возникло лицо Лены.

Выглядела она… неплохо. Если не считать синие круги под подозрительно красными глазами, и взлохмаченные волосы. Жива, остальное ерунда! Теперь-то они в безопасности… Вроде.

– Жив! Ну и слава богу, больше пока ничего не надо! – Лена и смеялась и плакала одновременно, – Давай, набирайся сил! Всё в порядке: нам дали всё – и Убежище, и Гражданство, и Программу защиты Свидетелей… Я рассказала всё: ты только поправляйся, и ни о чём не думай!..

Мужчина продолжал что-то вежливое говорить, взывая к Лениному разуму, и оттесняя её назад. Леонид… широко улыбался, моргая от нахлынувших слёз. Это было всё, на что сейчас хватило его сил. Затем свет померк: он снова провалился в вату…

– Ну-ка, ну-ка… Неплохо. Вот сегодня – неплохо! – толстенький профессор, пошевелив кустистыми бровями, отложил снимки, которые минуты три пристально изучал. – Я же говорил: заживает, как на кошке!

– Спасибо, Евгений Петрович, вы реально мой второй отец!

– Ну, положим… Хм!.. – тон профессора сменился на умеренно осуждающий, он явно что-то заметил у Леонида на лице, – Тэ-экс! Опять приходила ваша… Лена! – профессор с усмешкой осмотрел щеку Леонида. – Скажите ей хотя бы, чтобы сменила цвет помады: вас вычислить легче, чем прогулявших урок школьников!

– Хорошо, Евгений Петрович, я скажу. Чтобы сменила.

Профессор фыркнул. Потом смягчился:

– Ладно. Через три дня разрешу вставать. А вот целоваться в губы нельзя как минимум ещё недели две. Разорванное лёгкое, это вам не шуточки!

Когда за светилом медицины закрылась дверь, Леонид обратил взор на окно. Окно вселяло оптимизм и уверенность в будущем. Потому как было из трёхсантиметрового бронированного стекла, и снаружи его «страховали» решётки из двухсантиметровых стальных прутьев…

За дверь Леонид тоже не опасался: как-то, когда Лена в очередной раз выходила, он заметил через полуоткрытую дверь двух морских пехотинцев с короткоствольными автоматами. Впрочем, может то были и винтовки: Леонид, в отличии от брата, в оружии не разбирался.

Кормили его вкусно и сытно, но еда в горло лезла плохо. И вообще первые дни слились для него в один сплошной кошмар, когда он, не в силах перевернуться со спины, пялился в белые потолки операционных, где его «потрошили», предварительно ослепив яркими лампами, и пугая обступавшими толпой безликими фигурами в голубых халатах и масках, оставляющих видимыми только глаза.

И ничего хорошего для себя он в этих глазах не видел.

Запомнился один хирург, матёрый профессионал, циник, и реалист.

Он только проворчал, отдав кому-то снимок, который перед этим долго и придирчиво разглядывал:

– Можно резать смело: если б ему было суждено откинуться, уже бы откинулся! Наркоз!

Только на пятый день его перевели из реанимации в индивидуальную палату. А затем и в само Посольство. Здесь к нему пускали и Лену. До этого они виделись только один раз – Ник, чувствовавший себя виноватым, привозил её в хирургическое отделение Глифасофского, когда худшее осталось позади и Леонид иногда бывал в сознании.

Теперь-то он явно шёл на поправку. Ничего, живут и с полутора лёгкими: он навострился смотреть свои снимки вместе с профессором. Поэтому знал, что попали в него, скорее всего, пулей со смещённым центром тяжести. «Запрещённой» даже для охоты.

Такая пуля оставляет выходное отверстие размером с кулак, и жертва обычно умирает не от потери крови, а от болевого шока… Дыра в ягодице беспокоила куда меньше: с потерей части мышц там он вполне мог смириться.

Зато «главный» орган остался цел!

На десятый день (это его Лена просветила, что он так долго «валяет дурака»), его посетил профессиональный разведчик. Выглядел он симпатично и грозно одновременно, и чин имел не ниже майора. Выправку и стать не скрывал даже хороший штатский костюм.

Закрыв за собой дверь, он уверенной рукой придвинул к кровати стул. Внимательно осмотрел пациента. Очевидно, остался доволен осмотром, и только тогда сказал: