Мерзкая плоть

– Вот уж подложил нам свинью. Шестьдесят два вызова в суд за клевету – это полученных, а будет и больше. И это бы еще полбеды. Главное, теперь мне и за него и за себя работать. Я подумала, может, вы знаете кого-нибудь из тех, кто здесь сидит, и мне что-нибудь расскажете.

Адам указал ей несколько примелькавшихся фигур.

– Да, но эти все не годятся. Они в черном списке. Понимаете, Мономарк рвал и метал из-за этой корреспонденции Балкэрна о вечере у леди Метроленд и категорически запретил упоминать всех, кто подал на газету в суд. Так что же мне, спрашивается, делать? Материала-то нет. Даже премьер-министра и архиепископа Кентерберийского и тех нельзя упоминать. Вы, наверно, никого не знаете, кто бы пошел на эту работу? За нее разве что круглый дурак возьмется.

– А сколько платят?

– Десять фунтов в неделю и служебные расходы. У вас что, есть кто-нибудь на примете?

– Я сам не прочь предложить свои услуги.

– Вы?! – Редакторша смерила его скептическим взглядом. – А справитесь?

– Недели две попробую, а там видно будет.

– Дольше-то никто и не выдерживает. Ну ладно, кончайте завтракать и пошли в редакцию. Таких безобразий, как Балкэрн, вам все равно не натворить, а ведь поначалу казалось – толковый работник.

– Теперь мы можем пожениться, – сказала Нина.

Тем временем иски за клевету, предъявленные автору, наборщикам и издателям последней корреспонденции Саймона Балкэрна, буквально парализовали работу судов по всей стране. Старая гвардия под предводительством миссис Блекуотер с головой окунулась в оргию судебных тяжб, какой не бывало с самой войны. (Один из молодых адвокатов вызвал особенное умиление леди Троббинг. «Доживите до моих лет, голубчик, и вы согласитесь, что в парике есть что-то очень sympathique…»). Представители молодого поколения в большинстве не стали доводить дело до суда, а на вырученные деньги устроили превеселый вечер в дирижабле. Мисс Рансибл, натура не столь благоразумная, заполнила два альбома газетными вырезками, запечатлевшими ее многократное появление в суде – то в качестве истицы, то в качестве свидетельницы, то (в шляпе, которую она попросила для этого случая у мисс Маус) в очереди из «одетых по последней моде дам, ожидающих, когда начнут впускать публику», один раз в момент, когда пристав удалял ее с галереи прессы, и, наконец, в качестве подсудимой, приговоренной к десяти фунтам штрафа или семи суткам тюремного заключения за неуважение к суду.

Значительно усложнило всю процедуру поведение миссис Оранг – она дала интервью, в котором полностью подтвердила все, что написал Саймон Балкэрн. Кроме того, она велела своему пресс-агенту разослать по телеграфу сообщение о вечере во все концы света. А затем отбыла со своими ангелами на континент, ибо неожиданно получила приглашение – оживить религиозную жизнь в Обераммергау.

Время от времени из Буэнос-Айреса приходили письма, в которых Непорочность и Праведная Обида отзывались о южноамериканских развлечениях без особого восторга.

– И поделом им, – сказала миссис Оранг. – Нечего было от добра добра искать.

– Выходит, там у них так же, как у нас, – задумчиво произнесла Святая Тревога.

– Этим хоть кол на голове теши, все равно не поймут, в чем разница, – сказала миссис Оранг.

Эдвард Троббинг с двумя секретарями возвратился в свой Дом на Хартфорд-стрит, так что Майлз и его приятель автогонщик были вынуждены перебраться в «Шепард». Майлз уверял, что огорчает его в связи с возвращением брата не столько лишение комфорта, сколько расходы. Троббинг первые несколько недель жестоко страдал оттого, что его секретари снова и снова обнаруживали в разных углах дома всякие любопытные и компрометирующие предметы. И дворецкий его заметно изменился. Однажды он громко икнул, подавая обед двум приглашенным в гости министрам; он жаловался, что в ванне полно пауков и что в доме все время играют на музыкальных инструментах, и, наконец, в приступе белой горячки стал метаться по буфетной, размахивая кочергой, так что пришлось увезти его в больницу. Еще долго после того, как эти непосредственные причины для беспокойства были устранены, секретарям Троббинга периодически отравляли жизнь двусмысленные телефонные звонки и визиты угрожающего вида молодых людей, которым требовались новые костюмы, либо билет в Америку, либо пятерка, чтобы перебиться до лучших времен.

Но как ни велик общечеловеческий интерес этих событий, рассказать о них читателям странички мистера Таратора было, разумеется, невозможно.