Мерзкая плоть

— Это же заболеть можно, — сказала мисс Рансибл и, что редко с ней случалось, попала в точку.

Китти Блекуотер и леди Троббинг лежали одна над другой на своих койках, содрогаясь от парика до пят.

— Как ты думаешь, неужели это шампань…

— Китти.

— Да, милочка?

— Китти, мне кажется… нет, я уверена, у меня есть где-то нюхательные соли… Китти, я подумала, тебе там ближе… А мне отсюда слезать просто небезопасно… как бы не сломать ногу…

— А ты не боишься, что после шампань…

— Но они мне нужны. Конечно, милочка, если это тебе затруднительно…

— Мне ничего не затруднительно, ты же знаешь. Но помнится, нет, я даже совершенно ясно помню, что нюхательные соли ты не укладывала.

— Ну, Китти, ну, пожалуйста… тебе же будет жалко, если я умру… Ой!

— Но я видела нюхательные соли на твоем туалетном столике уже после того, как твои вещи снесли вниз. Помню, я еще подумала, надо захватить их, а потом замешкалась с чаевыми, так что, понимаешь…

— Я… их… сама уложила… Вместе со щетками… Китти, противная!

— Как не стыдно, Фанни!

— Ой! Ой! Ой!

Для отца Ротшильда все плавания были равны. Он размышлял о муках святых угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах [1] и время от времени повторял про себя отрывки из покаянных псалмов.

Лидер оппозиции его величества лежал, погруженный в сладостный транс, созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные и ласкающие; крохотные золотые ножки среди цветов миндаля; раскрашенные чашечки, полные золотого чая; золотой голос, поющий за ширмой из раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки и глаза формой как миндаль, а цветом как ночь.

Два совсем обмякших детектива, дежуривших у его каюты, покинули свой пост.

— Если он и при такой качке сумеет набедокурить, молодец будет, — решили они. — Грех было бы ему мешать.

Пароход скрипел всей обшивкой, хлопали двери, падали чемоданы, выл ветер; винт, то взлетая над водой, то зарываясь в волны, бешено крутился, и шляпные картонки сыпались с полок, как спелые яблоки. Но сквозь весь этот рев и грохот из дамского салона второго класса звучали отчаянные голоса ангелов миссис Оранг — они пели, пели в унисон, исступленно, надрывно, словно сердца их готовы были разлететься вдребезги, а рассудок помрачиться, — пели знаменитый гимн сочинения миссис Оранг „Агнец Божий — барашек что надо“.

Капитан и первый помощник сидели в рубке и увлеченно решали кроссворд.

— Похоже, ветер свежеет, того гляди погода испортится, — сказал капитан. — Вечером может и покачать.

— Не всегда же бывает так тихо, как сейчас, — сказал первый помощник. — Хищное млекопитающее. Слово из восемнадцати букв. Просто непонятно, как они такое выдумывают.

Адам Фенвик-Саймз сидел с морскими волками в курительной, пил третий стакан виски и гадал, когда ему окончательно станет плохо.

Уже сейчас он ощущал какую-то тяжесть в затылке. Плыть еще тридцать пять минут, а скорее всего, и больше, раз ветер встречный.

Наискосок от него сидел болтливый, объездивший весь свет журналист и рассказывал ему неприличные анекдоты. Время от времени Адам вставлял более или менее подходящие к случаю замечания вроде „Да, здорово“, или „Это надо запомнить“, или „Ха-ха-ха“, но по-настоящему что-либо воспринимать он был неспособен.

Корабль взлетел — выше, выше, выше, а потом как-то наискось ухнул вниз. Адам успел схватить свой стакан и спасти содержимое. Потом закрыл глаза.

— А вот этот годится и для дамских ушей, — сказал журналист.

За спиной у них четыре коммивояжера играли в карты. Сначала игра шла весело — когда карты, стаканы и пепельница летели на пол, они только приговаривали: „Вот это так тряхнуло!“ и „Держись, гвардейцы!“ — но за последние десять минут заметно притихли. Тишина была неуютная.

— … И сорок за тузы и двести пятьдесят. Роббер. Ну что, опять тянуть или останемся так?

— А может, сделаем небольшой перерыв? Стол все время куда-то едет, я даже устал.

— Э, Артур, тебя уж не тошнит ли?

— Ничего не тошнит, просто устал.

— Конечно, если Артура тошнит…

— Кто бы подумал, что нашего Артура будет тошнить?

— Да не тошнит меня вовсе. Устал немножко, и все. Но если вы хотите продолжать — пожалуйста, я вам игру портить не собираюсь.

— Молодчина, Артур. И нисколько его не тошнит. Эй, Билл, не зевай, карты сейчас упадут. Опять нас подымает.

— Может, повторим, друзья? Того же?

— Того же.

— Твое здоровье, Артур. Ваше здоровье. Чтобы не в последний.

— Кто сдает? Ведь последним сдавали вы, мистер Гендерсон?

— Да, теперь сдавать Артуру.

— Тебе сдавать, Артур. Гляди веселей, приятель.

— Перестань! Разве можно так хлопать человека по спине!

— Не спутай карты, Артур!

— Попробуй не спутать, когда тебя так хлопнули по спине. Устал я.

— Ну вот, у меня оказалось пятнадцать карт.