Мерзкий старикашка

— Какой бы песней мне вас порадовать? — она снова перебрала струны. — Наверное, удалым чем-то?

Ожидающие развлекухи витязи шумно высказали идее одобрение, да и я не стал возражать. Хватит с меня уже однообразного бренчанья и гудения оркестра имени какой-то матери, энергичного чего-то хочется.

— Ну тогда, пожалуй…

Княгиня-теща вдарила по струнам плясовую, и запела на диво хорошо поставленным голосом о том, как девица грустит о своем изгнанном женихе-горце, и как мечтает о его возвращении. Вполне себе такое политическое заявление для подчиненных, надо сказать. Причем «возвращение горца» дружинники, судя по всему, одобряют. Вон как душевно Шоке подпевают:

Ах, знаю, знаю я, кого
Повесить надо на сосне,
Чтоб горца — друга моего —
Вернуть горам, лесам и мне! [2]

А может просто песня им нравится. Не уверен. Но буду надеяться, что кого надо — того повесят, когда и если потребуется.

— А что, царевич, ты ведь в молодости, помнится, тоже неплохо с ситаром управлялся, — княгиня Юльчанская протянула мне инструмент.

— Когда это было… — пробормотал я, но за гриф взялся, и кольцо-медиатор (здесь именуемый «захма») на палец надел. — Так, что бы такое забацать, чтобы душа развернулась, а потом обратно свернулась?

— Уверена, что ты сможешь выбрать лучшую из песен, — ответила Шока, а присутствующие согласно закивали.

Подхалимы чертовы.

Я провел по струнам, будя в себе Лисапетовы навыки игры, да и решился немного похулиганить.

Ну а что? Народ тут не закомплексованный, сексуальная тематика у ашшорцев не табуирована (неудивительно, при таких богах-то), и даже девственность у местных телок тоже — не такая уж священная корова. Вдарил я песню про ежика. Не того, разумеется, что дырочкой в правом боку насвистывал — за полным отсутствием в известном мире гевеи я и перевести бы ее толком не смог, — а авторства Пратчетта. Ту, что «Только ежика трахнуть нельзя ни хрена» (в классическом переводе, а не вольном пересказе Белого Кречета). И смешно, — вон как народ заливается, — и вполне себе ответ с политическим подтекстом, поскольку символом царского рода Ашшории (и, соответственно, всей страны) является крылатый еж.

Вот только не спрашивайте, откуда у бедного зверя крылья растут. Все вы правильно поняли.

Выступление, хотя пою я и не очень-то хорошо, подняло мои акции в глазах присутствующих на несколько пунктов. Менталитет-с. Это всякие там директора какого-нибудь предприятия на корпоративе сидят с каменными лицами, судорожно боясь уронить себя в глазах подчиненных простыми человеческими поведением и видом. А вот тот же Нерон, имевший куда как больше власти да влияния, и выпить был не дурак, и стихи читал, и музицировал на пьянках сам.

Так и ашшорцы. У них князья на пирах, которые сами и устраивают, поют, причем не всякую пафосную хрень, а дабы гостей и прочих присутствующих повеселить. А тут еще и песня никем не слышанная доселе.

Пришлось потом, до конца мероприятия, еще пару раз «на бис» исполнять — чтобы слова все запомнили.

Первое, что меня встретило по возвращении с пира — это любопытная морда Князя Мышкина. Его более мелкие молочные братья дрыхли без задних лап, сама пятнистая муренка слиняла по своим кошачьим делам, а этому скучно стало. Стоя на задних лапах, и уцепившись когтями передних за край корзинки, кот вертел башкой, осматривая окружающее пространство полуоткрытыми глазенками. При моем приближении он требовательно мявкнул и полез наружу.

— Ну и куда собрался? — я взял звереныша на руки.

Тот запыхтел и начал дыбить шерстку, пытаясь казаться больше и страшнее.

— Бунтуешь, хадина? — я усмехнулся, и начал гладить теплый комочек.

Котовский почти моментально сменил гнев на милость, и начал тыкаться в ладошку носом.

— Э, да ты, никак, опять голодный? Чем прокормить, тебя убить легче.

Мышкин требовательно мявкнул и начал искать носом титьку еще активнее.

Под столом стояла плошка с каким-то варевом — явно для кошки, а не для меня, — и я, с кряхтением наклонившись, поставил кота рядом с ней. Тот начал принюхиваться, полез на запах, но вместо того, чтобы есть, попытался влезть в тарелку с лапами.

— Ну нет, так не пойдет, — я ткнул Мышкина мордочкой в еду.

Тот возмущенно чихнул, отпрянул и начал облизываться. Я снова подтолкнул звереныша носом к еде, тот замер на дрожащих лапках, продолжая вылизывать морду, а затем ткнулся в еду сам и принялся чавкать.

Минуту спустя, с перемазанной физиономией, тот задним ходом отошел от плошки, сел, потряс головой, облизнулся, а потом плюхнулся на бок с твердым намерением уснуть. Я подхватил котенка и положил его обратно в корзинку.

Мышкин блаженно потянулся, развалился на спине и моментально отрубился.

— Идеальный ашшорский князь, — буркнул я. — Всех-то желаний, чтобы царь ему что-то дал, даже если не по пасти кусок, а сам будет только спать и гадить.

* * *

Мурлыкатель у кота заработал только через три дня, когда мы уже подплывали к Аарте.