Мерзость

– Кого? – недоумевающе промямлил боцман. – А, ну да! Захарыча поминаем. Зайди, выпьем.

Антон ещё попытался отвертеться, но под возгласы: «Ты чё, Захарыча не уважаешь?!» всё же согласился выпить рюмку.

Перегруз начался спустя четыре часа. «Плутон» встал на якорь недалеко от покрытой снегом земли Камчатского полуострова. Вдалеке маячили редкие огоньки какой-то рыбообрабатывающей базы. Судно залил свет прожекторов с мостика и судовых устройств. Из надстройки стали появляться члены экипажа с кружками горячего кофе в руках. Боцман занял место в кабине грузового устройства, стёкла которой в ту же секунду запотели из-за перегара. Матросы стали цеплять гаки за крышку трюма. Гена с Коляном были мертвецки пьяны. Руки не слушались, ноги подкашивались, вместо слов изо рта вылетали снежные хлопья бессвязных звуков, больше походивших на коровье мычание.

– Гена, твою мать, ты со своим Пистолетом хоть что-нибудь правильно сделать можешь?! – гремел боцман, вытирая запотевшие стёкла кабины. – Опять нажрались как скотины! – кричал он, видимо, забыв, что ещё пятнадцать минут назад они отдыхали в одной компании.

Гена буркнул что-то в ответ, но, наверное, он и сам бы не разобрал, что именно собирался сказать.

– С кем же меня отправили работать… – с печалью в голосе процедил боцман, сплюнул резиновые слюни себе под ноги. – Вот пьяниц, как вы, терпеть ненавижу!

К борту судна пришвартовали плашкоут, донельзя забитый замороженной рыбой. Палубной команде наконец-то удалось сдвинуть крышку трюма, и бледный лунный свет, тонувший в судовых прожекторах, озарил маленький деревянный ящик, прячущийся под бэгами, частично покрытыми инеем. Экипаж столпился возле трюма, будто в театре, следя за недвижимым гробиком. Они смотрели, как будто не моргая и стараясь не дышать, точно дикие звери на своего павшего сородича. Раздался судовой звонок, отдающий команду экипажу спуститься в трюм и начать погрузку судна.

Спустя пару часов работы трюм частично заполнился брикетами с замороженной рыбой. Моряки вдыхали морозный воздух рефрижераторного устройства. «Майна! Вира!» – гремел крик рефмашиниста, подменявшего старпома на посту тальмана. Со временем моряки и вовсе потеряли интерес к замороженному телу Захарыча и больше не бросали в его сторону осторожные, пугливые взгляды.

Покрытые инеем ресницы прикрывали уставшие, скучавшие по сну глаза моряков. Красные лица устремились к небу, где океан звёзд закрыла собой грузовая стрела, опускавшая в трюм очередную партию рыбы. Волна ударила в борт, судно качнуло, пьяный боцман от неожиданности налетел на рычаг, грузовая стрела устремилась вниз. Паника охватила моряков, на которых сверху полетели брикеты с замороженной рыбой.

– Бойся! – завопил прокуренный голос боцмана.

Члены экипажа разбежались в стороны, и только несчастный Колян не мог понять, куда ему бежать, а потому просто упал на палубу и закрыл голову руками, будто это могло спасти его в случае, если двадцатикилограммовый брикет упадёт на него сверху.

– Прячься, придурок!

– Пистолет, помрёшь же, дурак!

Крики моряков эхом разлетались по трюму. Колян нашёл в себе силы подняться и бежать на голоса коллег, но поскользнулся на инее и на всей скорости влетел в одинокий гроб старшего помощника Захарыча. Колян рухнул на него всем телом, послышался хруст сломанной доски.

– Пистолет, живой? Пьяница несчастная! – ругался из своей будки боцман. – Аккуратней надо быть!

Колян распластался на ящике с Захарычем и стонал от боли.

– Побойся Бога, Колян! Захарыча разбудишь, – тихо сказал электромеханик.

Команда разобрала остававшиеся брикеты с рыбой. Плашкоут отшвартовали, следующая партия должна была подойти через двадцать минут. Моряки разошлись по углам полузаполненного трюма. Нетёсов смотрел на равнодушную луну в просвете. Из окна грузовой кабины в ночной воздух выбивался сигаретный дым из лёгких боцмана. Раздавался хрипящий кашель. Кто-то из членов экипажа курил прямо в трюме, где и так было тяжело дышать из-за хладагента.

– Пистолет, походу, Захарычу гроб сломал, – сказал электромеханик Толик. – Слышали, доска хрустнула?

Гена с мотористами стянул бэги с ящика. Две досочки действительно сломались при падении Коляна. Простыня в районе лица старпома свисала, оголяя серую безжизненную гримасу. Нетёсов посмотрел на ящик, где покоился Захарыч, и только сейчас, в лучах лунного света, заметил, что большие голубые глаза старшего помощника по-прежнему открыты.

– Захарыч смотрит. – В воцарившейся тишине могло показаться, что Антон сошёл с ума.

– Чего? – прохрипел Гена.

– У Захарыча глаза по-прежнему открыты, – тихо проговорил Нетёсов.

Экипаж переводил взгляд то на гроб Захарыча, то на Антона.

– Даже сейчас продолжает следить, чтоб мы работали. – Улыбка выступила на лице Коляна, но, заметив, что больше никто не смеётся, он тут же поспешил спрятать её подальше.

– Как будто его гробницу тут расхищать пришли! Да, Антоха? – сказал Толик.

– А может, это и есть гробница? – ответил тот. – А мы тут соседствуем с Захарычем.