Мерзость

Я снова посмотрел направо. Три живых объекта по-прежнему плыли параллельно нашему маршруту, всегда оставаясь на одной высоте над кромкой Северного гребня, но меняясь местами: сначала позицию слева занял тот, у которого был тупой птичий клюв, потом его сменило существо с маленькими прямоугольными, как у пингвина, крыльями, и наконец, лидерство на спуске перешло к объекту с пульсирующей светящейся сердцевиной.

Души? Разве души могут быть такими? Или это наш настоящий облик — после того, как мы освободимся от тел?

Но почему три? Какие три души могут следовать за нами этим темным вечером?

Жан-Клод. Реджи. Дикон.

Я потянул кислородную маску вниз, стараясь не повредить клапаны, и попытался заговорить, но из моего горла вырвался только сдавленный кашель… или всхлип. Достаточно громкий, чтобы Пасанг, осторожно прокладывавший путь по каменным плитам в десяти футах впереди меня, остановился и оглянулся.

Осознав, что на моих открытых щеках замерзают слезы, я смог лишь махнуть рукой в сторону трех висящих в небе объектов. Пасанг повернул голову и посмотрел. Несколько секунд спустя я проследил за его взглядом.

На нас надвинулся новый клок снежного облака. Три плывших в воздухе живых существа исчезли. Другие маленькие облака и раньше проплывали между нами, заслоняя от меня странные объекты, но когда облако уходило, они всегда оказывались на месте. Но теперь я не сомневался, что они исчезли навсегда. И убедился в этом после того, как ветер погнал облако дальше.

Не знаю, что хотели мне сказать эти… существа… но их сообщение явно предназначалось только мне одному.

Я покачал головой, сигнализируя Пасангу, что волноваться не о чем и со мной все в порядке, опустил маску на место, и мы продолжили свой медленный и опасный спуск.

На месте нашего четвертого лагеря на Северном седле стояли три палатки — две наших зеленых палатки Уимпера и одна поменьше, рыжая палатка немцев. Все три были пусты. Пасанг тщательно обыскал немецкую палатку, нашел лишь несколько документов и ударом ноги повалил ее.

Потом он отвязался от соединяющей нас веревки, знаком приказал мне сесть на пустой ящик, а сам пошел проверить, на месте ли тайный склад — снаряжение, которое мы опустили в одну из расселин.

Я ненадолго перекрыл кислород и сидел, хватая ртом воздух — каждый вдох словно обжигал горло, а на выдохе боль только усиливалась, — и пытался радоваться теплу примуса, который разжег Пасанг.

Он вернулся уже в глубоких сумерках — с двумя новыми баллонами кислорода и едой, которую можно было кинуть в кипевшую в котелке воду. Теперь на все Северное седло и большую часть Северо-Восточного гребня, по которому мы спустились, сошла постепенно сгущавшаяся тень. Только самая кромка гребня, верхняя пятая часть Северной стены и сама вершина Эвереста по-прежнему светились красным, оранжевым и белым в густых лучах заходящего солнца.

Снежный плюмаж протянулся от вершины на восток, гораздо дальше, чем когда-либо прежде. Вероятно, ветры там жуткие, жестокие — смертельные для любого живого существа.

Реджи и Дикон должны уже спуститься на Юго-Западный гребень или лежат, обнявшись в двух соединенных спальниках в большой палатке на Южном седле, убеждал я себя. Но сам в это не верил. Я представлял их тела, замерзшие и негнущиеся, как тела Мэллори и Ирвина, лежащие где-то там, на этой стороне от вершины или на устрашающем снежном гребне за ней. Или висящими на веревке, как Майер и Персиваль. В ожидании воронов.

Именно тогда я понял, что если останусь жив, переживу этот спуск, то я — даже если когда-либо пойду в горы — ни за что, ни при каких обстоятельствах не вернусь на Эверест.

Разумеется, наша лестница уже не свисала со 100-футовой вертикальной стены из льда на верхнем участке 1000-футового спуска с Северного седла — мы перерубили ее растяжки, сбросив вниз вместе с несколькими немцами, давным-давно, — но немцы заменили ее альпинистской веревкой толщиной три восьмых дюйма, привязанной к двум новым анкерам, которые они вбили в снег и лед ледовой полки у самого края седла.

Мы с Пасангом добавили третий якорь — наполнили снегом пустой рюкзак, подобранный в четвертом лагере, закопали его как можно глубже и утрамбовали снег над ним, а затем я с помощью глухой петли и запасного немецкого карабина присоединил его к двум другим.

Но мы по-прежнему не доверяли этой чертовой веревке, оставленной немцами. К счастью, у каждого из нас имелась бухта из 120 футов «волшебной веревки Дикона», извлеченная из тайника в четвертом лагере, и теперь мы прикрепили эту веревку к поясу обвязки при помощи узла «восьмерка», а затем я навязал отдельные фрикционные узлы для свободного спуска. У нас с собой больше не было жумаров Жан-Клода. Я пожалел, что не попросил у него пару штук, когда он приходил поболтать со мной в пятом лагере.

Итак, в нашем распоряжении имелись две веревки, одной из которых мы доверяли, так что можно было одновременно спускаться по ледяной стене. Оставалось только достать из сумок валлийские головные лампы и перебрать запас батарей, чтобы найти среди них рабочие.