Месье, сделайте мне больно

– Вот оно как, у психоаналитика! Пациент устраивается здесь, на кушетке; а ты слушаешь в этом кресле. Так?

Кивком головы я дал ему понять, что он не ошибается.

– Я уже давно хотел прийти, – сказал он, – но не осмеливался. Это нелегкое дело, психоанализ, знаешь. Ты прикладываешь усилия, несешь ответственность за свои действия, ты не должен говорить об этом с полицией, даже находясь под усиленным наблюдением.

Он заколебался, потом пристально и одновременно вопросительно взглянул на меня:

– Что мне делать? Ложиться или садиться?

Я указал ему на стул, а сам уселся напротив, демонстративно взглянув на часы. Ребекка скоро придет. Я не знал, о чем он хотел со мной поговорить, и давал ему минут десять, не больше. И если он снова начнет свои намеки по поводу Ольги, я выкину его за дверь без всяких церемоний.

– С тех пор, как мы виделись, – начал он, – я не перестаю размышлять. Ты себе представить не можешь, насколько я заинтересован. Я понимаю, что психоанализ – это не пустяк, люди не просто вытягиваются на кушетке, а потом больше об этом не думают, вроде «До свидания, месье, до следующего раза». Это что-то, что не отпускает тебя, занимает все твое время. Даже когда спишь или беспробудно пьян. По-другому смотришь на остальных людей. Если хочешь знать мое мнение, психоанализ повсюду, а психоаналитик – нигде, только в своем кресле. Но, возможно, для тебя трудность, чтобы взять меня на психоанализ, заключается в…

Он прервался, явно смущенный, поколебался:

– … заключается в оплате. Тогда я тебя сразу же успокою. Я сказал себе, что платить тебе, ремонтируя твою машину, в сущности, не годится. На самом деле за все надо платить, и бесплатный сыр только в мышеловке. Я это понял с моими двадцатью миллионами, выигранными в «Лото». На этот раз я принимаю меры предосторожности: если бы ты устроил для меня бесплатные сеансы, у меня было бы впечатление, что они не мои, и я бы не осмелился сказать то, что хочу. Вот почему я предпочитаю заплатить. Быстрым жестом он потянул застежку-молнию на своей сумке на колесиках. К моему величайшему изумлению, там оказалось огромное количество пятисотфранковых банкнот, которые начали вываливаться на пол.

– Семь миллионов, – сказал он, – этого хватит?

Ошеломленный, я смотрел на пачки денег, которые были разложены на моем ковре. Местами они образовывали горки, которые росли прямо на глазах.

Он победно улыбнулся:

– Это пациентка на «Ланче» дала мне их на сохранение Она украла их у своего мужа.

– Ольга! – воскликнул я, одинаково удивленный его словами и количеством денег, громоздящихся передо мной.

– Да, у меня давно было желание поговорить с тобой о ней, но я не знал, как начать разговор. То, что у меня с ней произошло, – необычно. Как я тебе уже сказал, я часто брожу по кварталу без всякой цели. Смотрю по сторонам, захожу в кафе, наблюдаю. Однажды она подошла ко мне. Сам бы я этого не сделал, потому что у меня трудности с женщинами. В ректорате я сжигал досье, но не более того. Женщины – нет, даже с деньгами, выигранными в «Лото», я не позволял себе этого. Но тогда она сама подошла ко мне. Когда она выходила от тебя и муж не ждал ее, мы шли в «Жан Барт».Она угощала всех спиртным, не скупилась на расходы! Действительно шикарная женщина, которая имела столько денег, сколько хотела. Но это не мешало ей воровать. Везде, где бы она не проходила, она должна была что-нибудь утащить. Однажды в «Жан Барт»она воспользовалась тем, что хозяин повернулся к нам спиной, и стащила бутылку рома. Просто для удовольствия. Это было у нее в крови. Я видел профессиональных воров. Ничего похожего. Она приводила меня в магазин, я становился в уголке и смотрел, как она это делает. Она не хотела, чтобы я был с ней, я бы ей мешал. Вот почему я никогда не сопровождал ее в универмаг Бернштейна, где она была завсегдатаем. Жаль, я очень хотел бы посмотреть на нее в действии там. Потому что то, что она делала, было настоящим искусством. Никогда я не видел, чтобы она вышла откуда-нибудь с пустыми руками, даже если за ней гналась вся охрана.

Я не верил своим ушам. Ольга и Герострат вместе в бистро, вместе ходили по магазинам, и я ничего не знал об этом! После ее смерти другие люди говорили мне, кем она была и что делала.

– Она отдавала мне то, что воровала, – снова заговорил Герострат. – Тебе это нужно больше, чем мне, – говорила она. Это правда, но чаще всего она таскала наугад выставленный на витрине товар, и я не всегда знал, что мне с этим делать. Однажды она отдала мне женские колготки. Она очень любила воровать такого рода вещи. Говорила, что это напоминает ей о том, как она начинала. Но колготки, я не мог их надеть! Тогда я бросил все в огонь. Очевидно, они не стоили пятисотфранковой купюры, выигранной в «Лото», но это было лучше, чем ничего. Теперь, когда она мертва, – добавил он грустно, – мне будет ее не хватать. По ее мнению, жечь досье Управления обучающим персоналом № 12 или воровать в магазинах – в сущности, одно и то же. Вот почему мы были настоящими сообщниками.