Месье Террор, мадам Гильотина

– Ну как знаешь. Вернемся, порекомендую тебя Александру Андреевичу, он уж и канцлеру Остерману доложит. Я в эту парижскую эпопею по их приказанию влип, пусть теперь Безбородко вознаграждает. Но учти: геройства и подвигов в Иностранной коллегии никаких. Я сам там долго не выдержал. Бумагомарательства много, рапорты, послания, интриги, вероломство повсюду. – Искоса глянул на племянника, но тот и бровью не повел. – Опять же газеты несносные. Дипломату без газет никак, а я их на дух не выношу.

– То-то вы их из рук весь год не выпускали.

– По крайней надобности исключительно. Но теперь все. Пусть в меня плюнет каждый, кто увидит у меня в руках что-нибудь, помимо Хераскова или Фонвизина.

Александр покосился на толстую газетную кипу, занимавшую его сиденье, но Василий Евсеевич не заметил, он изучал содержимое корзины с дорожными припасами.

– Скорей бы домой. Как же я истосковался! По баньке нашей, настоящей, по-черному березовыми дровами топленной, выстоявшейся, по березовому веничку… – вздохнул мечтательно. – А с сентября охота на уток… Авдотьюшкины соления, пироги маковые. Служба в храме нашем родном, малиновый звон колокольный… – Выудил из корзины бриошь и потряс ею назидательно: – Поверь мне, Саня, никакой террор, никакая гильотина не заменят человеку отчего дома!

Мечтания прервал окрик жандарма. Карета остановилась на заставе, капралы потребовали паспорта. После проверки взлетел шлагбаум, и Воронины окончательно покинули Париж.

– Уф, слава богу, отпустили душу на покаяние!

Василий Евсеевич с облегчением расстегнул пуговицу на камзоле, потянулся за табакеркой, взял понюшку.

– Только пожив при жакобенах, – промолвил он веско, отчихавшись вволю и устроившись поудобнее, то есть спихнув Александра в самый угол кареты, – только пережив на собственной шкуре все прелести революционной тирании, понимаешь, как счастлива Россия, которую ее великая императрица ведет по пути просвещения! Ты, однако, о своем пребывании в Париже помалкивай, помни, что ты там оказался в прямом нарушении ее приказа. Пресветлейшая, конечно, мудра, справедлива, милосердна и ласкова матерно, но! – Приподнял указательный палец: – В первую очередь крута зело!

Карета въехала на холм, и с поворота дороги в последний раз на горизонте возникло аспидное море сланцевых крыш с плывущими по нему кораблями церквей, с вздымающейся флагманской громадой собора Нотр-Дам-де-Пари.

Таким Александр впервые увидел Париж год назад. Тогда здесь еще жили, любили, надеялись и боролись Демулен, Люсиль, Дантон, Франсуаза и Габриэль. Благодаря им наступил конец царствованию месье Террора, мадам Гильотины и якобинской революции, связавшей себя с этой страшной парой.

Издалека Париж казался неизменным. Но мир, в котором были сказаны магические слова «Свобода, Равенство, Братство», уже никогда не будет прежним.

Конец