Мещане

- За потаскушей-то этой? - заметил со злобою Прокофий.

- Кто знает, потаскуша она или нет, - посмягчила приговор мужа Минодора.

- Как же не потаскуша: она вон жила с этим инженеришком, что к нам ездил... В Петербурге, говорят, с Ефимом Федоровичем Тюменевым путалась!.. объяснял с той же злобой Прокофий.

Маремьяша, слышавшая разговор этот, не преминула пойти и слово в слово передать его госпоже своей.

- Какую дочь графа?.. - спросила Аделаида Ивановна, не знавшая даже о существовании Меровой.

- Да так, какую-то распутную! - отрезала Маремьяша.

- Ах, Маремьяша, как ты всегда гадко выражаешься! - почти прикрикнула на нее Аделаида Ивановна.

- Как же мне еще выражаться! Вся прислуга здешняя говорит это! ответила Маремьяша грубым тоном.

Вскоре начали привозить вещи, купленные Бегушевым для Меровой. Минодора принимала их и, несмотря на свою сдержанность, усмехалась и слегка покачивала головою, а Маремьяша просто пришла в неистовство. Она опять вошла к Аделаиде Ивановне и гневным голосом выпечатала:

- Вы мне говорить не приказываете, а Александр Иванович целое приданое накупил...

- Кому приданое? - произнесла с удивлением Аделаида Ивановна, начинавшая уже ничего не понимать.

- Этой дочке графа!.. Вам по пяти да по десяти рубликов выдает, а на чужих ничего не жалеет.

- Ну, пожалуйста, прекрати твои рассуждения!.. Я не хочу их больше слушать!

Но Маремьяша, уйдя в свою комнату, долго еще брюзжала.

Слух о переезде Елизаветы Николаевны в дом к Александру Ивановичу дошел, наконец, и до графа, спавшего крепчайшим сном после всех перенесенных им накануне хлопот и неприятностей. Известие это до того было неожиданно для него, что он сошел вниз узнать, вследствие чего произошла такая перемена.

- Вы Лизу, я слышал, перевозите к нам? - спросил он Бегушева, встретив того в зале.

- Перевожу! - отвечал ему Бегушев коротко.

Граф на несколько мгновений позамялся, придумывая, как бы выразить ему свою мысль, которая, собственно, состояла в том, что если Бегушев предположил взять себе в дом Елизавету Николаевну, то должен был бы прежде всего посоветоваться с ним, графом, но высказать это прямо он, конечно, не решился и только бормотал:

- Вы, по крайней мере, позвольте мне рассказывать, что вы это делаете для меня и по моей просьбе!

- Рассказывайте!.. Мне решительно все равно, - проговорил Бегушев и явно рассмеялся.

Встретив такие сухие и насмешливые ответы, граф счел за лучшее плюнуть на все, - пусть себе делают, как хотят, - и удрал из дому; но, имея синяк под глазом, показаться в каком-нибудь порядочном месте он стыдился и прошел в грязную и табачищем провонялую пивную, стал там пить пиво и толковать с немецкими подмастерьями о политике.

Больную доктор привез в карете Бегушева часам к пяти; она была уже одета в посланное к ней с кучером новое белье и платье и старательно закутана в купленный для нее салоп. Доктор на руках внес ее в ее комнату, уложил в постель и, растолковав Минодоре, как она должна поставить мушку, обещался на другой день приехать часов в восемь утра. За все эти труды доктора Бегушев заплатил ему сто рублей. Скромный ординатор смутился даже: такой высокой платы он ни от кого еще не получал.

Добрая Аделаида Ивановна, услыхав, что больная так слаба, что ходить не может, исполнилась жалостью и за обедом же сказала брату:

- А ты еще доброе дело делаешь: взял к себе больную дочь графа?

- Да! - отвечал тот.

- Ах, как бы я желала познакомиться с ней, - продолжала старушка, - и даже сегодня, если только это не обеспокоит ее, сходила бы к ней.

- Можно и сегодня!.. Вероятно, она теперь отдохнула!.. - разрешил ей Бегушев.

Аделаида Ивановна так спешила увидать поскорей Мерову, помимо чувства сострадания, и по любопытству взглянуть своим глазом, что это за дама. Встав из-за стола, она немедленно отправилась к больной, отрекомендовала себя сестрой Александра Ивановича и просила полюбить ее.

Добрый вид старушки произвел приятное впечатление на Мерову.

- Вы, не правда ли, не очень больны и, верно, скоро выздоровеете? Что у вас больше всего болит? - спрашивала ее Аделаида Ивановна ласковым-ласковым голосом.

- Грудь! - отвечала Мерова.

- А если грудь, так ничего, - воскликнула старушка. - Я про себя вам скажу: у меня постоянно прежде болела грудь, а вот видите, до каких лет я дожила! - начисто уже выдумала Аделаида Ивановна; у нее никогда грудь не баливала, но все это она, разумеется, говорила, чтобы успокоить больную.

- Вы замужняя или девица? - продолжала она занимать больную.

- Я вдова, - отвечала Мерова.

- Давно потеряли вашего супруга?

- Лет двенадцать!

- Не может быть!.. Вы так еще молоды; конечно, вы с ним недолго жили, и какая, я думаю, это была для вас потеря! - То, что о Меровой говорила прислуга, Аделаида Ивановна с первого же взгляда на нее отвергла. - Но где же вы жили?.. Граф ни разу не говорил мне, что у него есть дочь, и такая еще прелестная!

Мерова в самом деле очень понравилась Аделаиде Ивановне своей наружностью.

- Я жила перед приездом сюда в Киеве, на юге! - отвечала Мерова, все более и более краснея.