Мещанка

— Куда же вы? Что же вы… — в отчаянии крикнул Павел Васильевич и рванулся за нею, но санитарка успела закрыть дверь. Он опустился на стул и, ткнувшись лицом в стол, замер.

— Павел Васильевич, — окликнули его.

Он поднял голову. Врач стояла в дверях и держала на руках сына.

— Я рассудила вас, — сказала она. — Вот ваш сын.

Он вскочил, не то плач, не то какой-то странный смех заклокотал у него в горле, он поперхнулся, прямо кулаками вытер слезы и, еще не варя в то, что случилось, осторожно, неловко принял от нее сына.

Он не знал, что делать дальше, и стоял, боясь неловкостью своей растревожить его.

— Пойдемте, я провожу вас, — предложила врач.

Он шел осторожно, плавно, первый раз в жизни ощущая, как чутко надо слушать свое тело, чтобы беречь ребенка.

На лестнице он каждый раз долго щупал ступеньку, прежде чем ступить на нее, а сам все смотрел и смотрел на спящего сына, стараясь не потревожить его чем-нибудь.

И все же ребенок заплакал. Павел Васильевич испугался, остановился, посмотрел на врача.

Врач показала глазами назад.

Он обернулся. Катя стояла около него.

— Как вы его держите? — встревоженно проговорила она. — Разве можно так? Дайте-ка мне…

Она взяла ребенка так быстро и смело, что Павел Васильевич испугался — не было бы чего. Но ребенок, непонятно почему, сразу успокоился.

— Спасибо вам, Зинаида Ивановна, — поклонился он врачу. — До свидания.

— Прощайте, Павел Васильевич, желаю вам счастья.

Павел Васильевич махнул шоферу и, когда машина подошла, взял Катю осторожно за плечи, посмотрел ей в заплаканное, взволнованное лицо и молча склонил перед нею голову.

Катя вдруг побледнела, свободной рукой сжала ворот кофточки и отступила назад.

— Нет, нет… Что же это? Как же это? Это ведь…

Шофер вылез из машины и просто, по-отечески сказал:

— Садись, доченька, не бойся. И не гляди ты ни на кого, гляди себе в душу. Давай-ка я тебе помогу.

Он усадил ее и спросил:

— Поехали, Васильич?

— Поехали…

И машина тронулась.