Мещанское счастье

Он крепко задумался. Леночка все смотрела на него, ожидая признаний; но при последних словах Молотова она неожиданно обвила его шею руками и осыпала все лицо поцелуями, крепкими и жаркими, какими еще никогда не целовала его.

— Егор Иваныч!.. Душка!.. Ты герой!..

Молотов пожал плечами и чуть вслух не сказал: «Душка!.. Герой!.. Вон куда хватила!..»

Поцелуи не разогрели его, несмотря на то что Леночка первый раз охватила его так страстно. В ее поцелуях, горячих и бешеных, было что-то серьезное; стан ее выпрямился, она точно больше ростом стала; во всей ее позе была решительность и какая-то женственная смелость и отвага; грудь поднималась медленно и равномерно, и чудно откинула она в сторону свою маленькую ручку… Молотов ничего не заметил. Он смотрел угрюмо в землю…

— Милый мой!.. Егорушка!.. И мне тоже все чего-то хочется… Я перестала понимать себя… боюсь всего… такие странные сны… Я плакала давеча…

— О чем, Леночка?

— И сама не знаю о чем… Но теперь ты стал говорить, и мне так легко, так легко… Я никого на свете не боюсь… Я птица!.. Полетим, Егорушка!..

— Полетим, — сказал Молотов и засмеялся…

Леночку обидел этот смех…

— Всегда так… зачем чувство охлаждать?..

— Куда же лететь?

— А вот чрез кладбище, за озера, за Волгу… туда, туда… Ты понесешь меня в объятиях… Пойдем в долину; хижину выстроим… Пусть все меня оставят; я никого не хочу…

— Леночка, возможно ли это?

— Ах, какой ты несносный!.. Я знаю, что нельзя, ведь не дурочка… Для того разве говорят?.. Это так. Ведь я люблю тебя, Егорушка…

Молотов засмеялся…

— Ой, как ты громко смеешься!

Леночка замолчала, опустила ресницы вниз; досадные слезы пробивались на ее глазах, она гневно щипала мантилью.

— Господи, чем это все кончится? — вырвалось у Молотова.

— Да о чем же ты горюешь, Егорушка?

Не спросила бы его Леночка с такой любовью, если бы знала, о чем он думает. Молотов от злости стал несправедлив; у него желчь разлилась… Он думал: «Полетим, Егорушка!..» Ах ты птичка, птичка!.. Полетим!.. «Я сама знаю, что нельзя!..» Что это я наделал?.. Как так втянулся в эти странные отношения?» Припомнилась ему вся любовь, вся игра в поцелуи, пожатие рук и сладкие глазки, припомнились страстные ночи, и досадно ему было, зачем все это случилось. Но, несмотря на все это, он как-то невольно тянул время последнего свидания. «Надобно покончить, — думал он, — сказать ей…», а сам все сидел, и не хотелось ему уйти так скоро…

— Егорушка, да что ты такой скучный?.. Что с тобой сделалось?..

Егор Иваныч не отвечал; он думал: «Ах вы божьи ласточки!.. Господи, как все это сделалось? Неужели наши отношения кладут на меня серьезные нравственные обязательства?.. Что нас связало? Несколько поцелуев, бог знает каким образом полученных. Я и сам не знаю, что такое у нас вышло. Во всяком случае, один исход — расстаться».

— Егорушка, — говорила Леночка…

«Допрашивается! — думал Молотов. — Но, быть может, я напрасно беспокоюсь; вероятно, кончится все просто…»

Леночка опять обняла Молотова. Ему сделалось невыносимо.

— Елена Ильинишна, — сказал он серьезно…

— Что?

— Нам пора объясниться…

У Леночки сжалось сердце. Она предчувствовала какое-то горе; никогда Егор Иваныч не говорил так с нею.

— Разве мы не объяснялись? — спросила она…

— Нет, не объяснялись; все у нас было, кроме объяснений.

— Ну, скажите, — ответила Леночка, боязливо глядя на собеседника.

— Вы меня любите?

Леночка хотела обнять его. Он уклонился.

— Я вас очень люблю…

— Но, разумеется, можете привыкнуть к той мысли, что мы не всегда будем поддерживать каши отношения.

— К чему же об этом говорить?

— Подумайте, пожалуйста, и выскажитесь откровенно. Ей никогда не приходил такой вопрос на ум, и она с замешательством отвечала:

— Да, я вас люблю…

— Простите же меня, Елена Ильинишна, я вам не могу отвечать тем же…

Леночка взглянула на него испуганным взглядом и вскрикнула. Болезненно отозвался этот крик в душе Молотова. «Вот она так любила!» — подумал он.

— Елена Ильинишна, кто же виноват? Кто виноват? Вы должны помнить, что не я первый… — Молотов оборвался на полуфразе, потому что невольно почувствовал угрызение совести. «Что ж такое, что не я первый», — шевельнулось у него в душе, и он кончил иначе, нежели начал:

— Более мой, что же это на меня напало!..

Он страдал. Леночка смотрела все молча и испуганно. Лицо ее было бледно; сердце сжалось и ныло страшно, рука ее как лежала на плече Молотова, так и осталась, и Молотов слышал, как рука ее дрожала слегка. «Зачем же она любила?» — думал Молотов со страхом.

— Что ж это, Егор Иваныч, разве можно так?.. Вы говорили, что будете любить…

— Нет, Елена Ильинишна, — проговорил он с усилием, — я никогда этого не говорил… припомните, пожалуйста… Я и сам не понимаю, как все это случилось…

Леночка не возражала.

— Ведь это пройдет; вы меня не сильно любите…

Леночка заплакала.

— Этого еще недоставало, — прошептал Молотов.