— Я не хочу через жопу! Не хочу!!!! Не хочу и баста! — Блевотушка решительно хлопнула рукой по унитазу, — В жопе невыносимая вонь! Ты был когда-нибудь в жопе?
— Ну… В метафизическом значении я и сейчас… как бы…
— Жопа существует для быдла, для говна! — прервала его Блевотушка, — А нормальная, уважающая себя субстанция, личность, идея, выходит через рот! Вы же высокие истины изрекаете не жопой?
— Я бы и тут не стал бы так безапелляционно… — растерялся Пуканюк, пораженный глубиной критической мысли Блевотушки.
— Вот я и сменила ориентацию, — не слушала его Блевотушка, — Теперь я ориентируюсь исключительно через рот!
— Так, получается, что вы, по сути, то же самое говно, только ротовое! — заметил Владислав.
— Это демагогия! — скривилась в презрительной ухмылке Блевотушка и тут же скорчила гримасу гордости, как маска греческой трагедии, — Мы Рвотные, Блевотушка, Рвотушка и Рыготушка, отчасти и Отрыжечка, в отличие от Вас и Говна, еще обладаем уникальной способностью к пению! Вы наверняка слыхали, как мы поем по утрам?! Бля-я-я-а-а-а-а-а-а-а-а-а… — рявкнула Блевотушка голосом Джо Коккера.
— Фу! Какая гадость! — сплюнул в унитаз Пуканюк.
— Только не надо вот этого! Зачем вы плюетесь? — Блевотушка вытерлась от зеленой, тягучей слюны Пуканюка, — А если я в вас? Если не как у вас, так значит — гадость! — Она беззлобно, с наигранным драматизмом и даже как-то кокетливо погрозила Пуканюку пальчиком.
— У тебя это что — пальчик? — в панике воскликнул Пуканюк и ущипнул себя за ногу.
— И не только пальчик! — хихикнула Блевотина и, раздвинув ручками масляную пленку, показала ошеломленному Пуканюку самое сокровенное местечко, которое до замужества не показывает чужеземцу ни одна чукотская девушка. Пуканюка снова вывернуло, и он выдал на гора еще кучку Блевотины. Раздались аплодисменты, свист, радостные визги, звуки объятий и чмокание поцелуев. Пуканюку показалось, что прежняя Блевотушка обнимается с Новенькой, только что свалившейся с Небес в унитаз.
— Тьфу! — сморщился снова Пуканюк, будучи убежденным натуралом, — Да вы еще извращенки!
— А вот и нет! — ответила Блевотушка, отрывась от объятий, — Дело в том, что у нас, у Блевотин, в отличии от Вас и Говна — матрилинейный промискуитет. У вас — видимость вынужденной, навязанной общественным сознанием, религией и моралью, моногамии, а у Говна — примитивная форма промискуитета. Короче, у нас мужиков не хватает. Вот и получается нестыковочка. Но ты мне нравишься! Я, — кстати, еще девственница! — сказала вдруг Блевотушка и покраснела, — У тебя, Владислав, была когда-нибудь девственница? Ха-ха-ха-ха-ха… — расхохотались обе Блевотушки.
— Прекратите сейчас же! Я вам сейчас морду набью! Я… Я вас смою!
— А еще, Владислав, мы, Рвотные, в отличие от Говна, обладаем уникальной способностью к левитации! Смотри! Эге-ге-е-е-е-е-ей…
И Рвотушка-Блевотушка с хулиганским визгом и свистом, словно баллистическая ракета, выскочила из унитаза и припала всем своим трепетным существом к лицу Пуканюка.
— Пойми ты, дурачок! — успокаивала она его, поглаживая по мокрым волосам, через полчаса, когда все было кончено, — Все мы, по сути, частички единого целого. Ты, я, небо, горы, океан, планета Земля, Солнце… Мы все — по сути — братья и сестры! И в то же время — Вселенское говно!
— Любопытная теория, — думал про себя Пуканюк, пытаясь очистить безнадежно испорченный пиджак, — Надо сегодня в Доме Литераторов ее двинуть…
Интимная тайна Пестика
— Будь проклят этот несправедливый мир! — с горестью и безысходным отчаянием воскликнул Пестик, отчего с него испуганно слетел самец пчелы, удобно, было, расположившийся на Пестике, чтобы осуществить свое срамное, низменное желание. Пестик налил себе очередной стакан дешевой текилы,
— Ну почему, почему у нас, цветковых растений все не так, как у людей? Почему я — Пестик, мужик, должен развивать в себе семязачатки и ждать, пока какой-то гад, шмель лохматый, тьфу, не соизволит, не к ночи будет сказано, грубо покрыть, насладиться моей красотой и оплодотворить меня! Чтобы я понес! Причем я — Пестик — мужчина, судя хотя бы по мужскому роду части речи! А потом я должен рожать! Для этого я пришел на эту землю, чтобы доставлять плотское удовольствие лохматым грубым шмелям?
Пестик не просыхал уже неделю. Его не могла успокоить открывшаяся ему мировая несправедливость. Вчера он видел, как невдалеке от него, самец человека покрывал человечью самочку. Самочка стонала, урчала, пукала и кричала от удовольствия. Пестик тогда густо покраснел и отвернулся, словно это его застали за непристойным занятием.
— Кто тут? — хрипло дыша, воскликнул самец, услышав шорох и морок в кустах жимолости.
— Никого! — шепотом отозвался Пестик.