Мешок историй

Через день пришли опять на это место ночевать, а топорик у костра в бревнышко воткнут, как будто тут и был.

И еще: идем с Иваном по лесу, впереди нас вроде бы костром потянуло.

Как вдруг Иван разворачивается на 180 градусов и говорит мне тихонько:

– Пошли отсюда быстрее, да не оглядываясь! Километра три от этого места чесали, Иван мне так и не объяснил, почему.

В общем, собрали мы с Иваном всех телушек. Я ему за четыре дня наряд выписал, деньги ему привез. А он обиделся.

– Я, – говорит, – от чистого сердца тебе помогал. – И не взял денег. – Привези, – говорит, – мне лучше крючков да лески, да с бутылкой приезжай, я тебя на одно озеро на рыбалку свожу.

Макаровне я иконку святого Власия отвез. Она дала мне целую сетку лука и на прощанье наказала, чтобы я о Шулыкине плохого слова не говорил, чтобы на пастбище с непокрытой головой не появлялся и чтобы крестик все время носил.

Много лет прошло с той поры. Давно нет на свете ни Макаровны, ни Ивана, но я до сих пор вспоминаю их добрым словом.

С Иваном-то мы подружились, вместе рыбачили и охотились, не одни штаны у костров сожгли.

Я до сих пор не могу понять, как это и Иван, и Макаровна тогда сразу же взялись помогать совершенно незнакомому человеку – мне. У меня такого дара, видно, нету.

А с Шулыкиным я больше не сталкивался, хотя и слышал про него еще много всяких историй…

М. Родионов, Плесецкий район Архангельской области

Эй, товарищ!

Сам я родом из деревни Стойлово Каргопольского района. Мы переехали из нее в другую деревню, когда мне семь лет было.

Стойлово находилось в стороне от большой дороги, в нем даже электричества не было.

После нас еще оттуда жители уехали, и в Стойлове остался жить только дедушка Александр Осинин. Он там зимой и летом жил в своей избе, за хлебом ходил в деревню Артемово, за четыре километра, в лесу.

Ему одному в Стойлове страшно было жить, особенно зимой. Один раз к нему ночью постучался и попросился ночевать знакомый мужик Василий Шумилов из деревни Ловзанги. Дедушка Саша пустил его, постелил ему на широкой лавке спать. А утром проснулся – нету никакого Василия. Вот он и ломал голову: то ли привиделся ему Шумилов, то ли на самом деле был. А тот проснулся среди ночи, да и ушел домой, не сказавшись.

А дедушка Осинин рассказывал такой случай. Однажды зимней ночью кто-то постучал ему в раму и громко-громко крикнул:

– Эй, товарищ!

Он потом до утра заснуть не мог, сидел на кровати – душа в горсти.

Утром вышел во двор – ничьих следов чужих около избы не нашел…

А. Воронин

Лихолетье Семь годков только, а на руках – Колька да Лелька

Бабья месть

…Во время войны мы жили очень плохо. Особенно худо было зимой, когда все работы в колхозе завершались. У нас был большой, просторный дом, по вечерам собирался народ. Керосину принесут, сидят прядут.

Если керосина не было – рассказывают в темноте всякие страшные истории и сказки. Молодые мужики и ребята все ушли на войну, в деревне только девки да бабы остались. Молодых вдов было много – похоронки приходили.

Есть было нечего, печи топить нечем. У кого какая скотина была – от бескормицы пала. Воровать в колхозе боялись – за одну картофелину давали год тюрьмы, за свеклину – тоже год. А за два килограмма пшеницы давали семь лет. Охранники ездили на лошадях день и ночь – мужики! – колхозное добро сторожили.

И вот один охранник до того был вредный – его Поганкой прозвали. Он на тех, кто чего-нибудь стащит, свою «управу» придумал.

Поедет в поле на коне, коня спрячет где-нибудь и сам залезет в стог или скирду. Пойдут бабы сено для своей скотины воровать – он вылезет, разгонит всех, а одну сцапает и сделает с ней все, что хочет. Снасильничает то есть. И поди попробуй кому пожалуйся – посадят ведь за воровство.

И вот одна баба от Поганки забрюхатела, родила. За аборты тогда тоже в тюрьму сажали, но несколько баб от него аборты подпольно сделали. И до чего все злые были на этого Поганку – сказать словами нельзя.

И однажды, после того как он одну девку бабой сделал, решили ему женщины отомстить.

Один раз, специально, чтобы Поганка видел, человек восемь баб пошли с веревками в поле – будто сено воровать. Дело было в начале зимы, поземка уже мела, смеркалось на улице. Ну, Поганка на коня – да потихоньку за ними.

И когда он внезапно выскочил на баб возле скирды в темноте, те, вместо того чтобы разбежаться, всей кучей навалились на него. Навалились, наподдавали ему как могли. А потом взяли палку длинную и просунули ему в рукава, чтобы он как чучело был, чтобы руками не мог пошевелить. Вдобавок сняли штаны и все его «хозяйство» оголили. Штаны-то не совсем сняли, а спустили до колена, чтобы они ему идти мешали. И бабы разбежались кто куда.