Мешок с костями

Помогите, я тону

Помогите, я тону

Мужчина в синей

Фуражке схватил меня

Мужчина в синей фуражке

Не дает мне вдохнуть

Помогите, я тону

Потерял мои я годы,

Они на тропе

Он держит меня

У него такое злое лицо

Пусти меня, пусти меня

О Иисусе сладчайший пусти меня

Отпусти оксена хватит

ОТПУСТИ ОКСЕНА

Она выкрикивает мое имя

Она так ГРОМКО выкрикивает мое имя…

Охваченный паникой, я наклонился вперед, широко раскрыл рот, и из него вырвался холодный поток…

Ничего, конечно, не вырвалось. Пик ужаса миновал, но желудок продолжал бунтовать, словно я съел что-то непотребное, вроде антимуравьиного порошка или ядовитого гриба, из тех, что в справочниках Джо рисовали в красной рамочке. Еще одна береза росла там, где берег спускался к озеру, ее белый ствол изящно выгибался над водой, словно она хотела полюбоваться своим отражением в зеркальной глади озера. Я ухватился за ствол, как пьяный хватается за фонарный столб.

Давление на грудь стало ослабевать, но боль по-прежнему не проходила. Я привалился к дереву, с гулко бьющимся сердцем, и внезапно почувствовал отвратительный запах, словно какая-то мерзкая тварь выдала этим запахом свое присутствие. Тварь, которой давно следовало умереть, а она все жила.

Хватит, отпусти его, я сделаю все, что ты хочешь, только отпусти его, попытался сказать, но не вымолвил ни звука. И чужеродный запах исчез. Вновь вокруг пахло лишь озером и лесом, но я что-то видел внизу: мальчик в озере, маленький утонувший чернокожий мальчик, лежащий на спине. С широко раскрытым ртом. И белыми, как у статуи, глазами.

Мой рот вновь наполнился привкусом озерной воды. Помогите мне, отпусти меня, помогите, я тону. Я наклонился вперед, из моей глотки рвался крик, я кричал в мертвое лицо, лежащее подо мной, и тут я осознал, что смотрю вверх на себя, смотрю сквозь толщу подсвеченной заходящим солнцем воды на белого мужчину в синих джинсах и желтой рубашке с отложным воротничком, ухватившегося за ствол березы и пытающегося кричать. Лицо мужчины пребывало в постоянном движении, его глаза на мгновение скрыла рыбешка, метнувшаяся за каким-то насекомым, я раздвоился, одновременно стал и чернокожим мальчиком, утонувшим в озере, и белым мужчиной, тонущим в воздухе, это так, именно это происходит, один удар — да, два — нет.

Я смог выблевать лишь жалкий комок слюны, и — невероятно — из воды выпрыгнула рыбка и на лету схватила его. На закате они хватают все что угодно. Угасающий свет, должно быть, сводит их с ума. Еще одна рыбка выпрыгнула из воды, блеснула серебряной спинкой и исчезла, оставив после себя расходящиеся круги. И все пропало — металлический привкус во рту, жуткий запах, колышущееся лицо негритенка (он-то воспринимал себя не черным, не афроамериканцем, а негром), и я практически не сомневался, что фамилия у него была Тидуэлл.

Я посмотрел направо и увидел серый валун. Здесь, именно здесь, подумал я, и, словно в подтверждение моей догадки, меня вновь окатило волной гнилостного запаха, на этот раз идущего от земли.

Я закрыл глаза, по-прежнему цепляясь за березу, едва держась на ногах от слабости и дурноты, и в этот самый момент за моей спиной раздался голос безумца Макса Дивоура:

— Эй, сутенер, а где же твоя шлюха?

Я повернулся и увидел его, естественно, в обществе Роджетт Уитмор. Мы увиделись в первый и последний раз, но впечатлений мне хватило с лихвой. Можете мне поверить.

* * *

Его инвалидное кресло-каталка напоминало нечто среднее между мотоциклетной коляской и луноходом. Полдюжины хромированных колес с каждого бока. Четыре колеса побольше — сзади. Все на разных уровнях, то есть с индивидуальной подвеской. На таком экипаже Дивоур мог с комфортом перемещаться и по более ухабистой, чем Улица, тропе. Над задними колесами располагался двигатель. Ноги Дивоура прикрывал стекловолокнистый обтекатель, черный, с красными полосками, который неплохо смотрелся бы и на гоночном автомобиле. На нем монтировалось устройство, отдаленно напоминающее мою спутниковую антенну. Я догадался, что это компьютизированная система, предотвращающая столкновения. Возможно, даже автопилот. К левому борту крепился зеленый кислородный бак длиной четыре фута. Шланг от него тянулся к пластмассовому редуктору. А второй шланг соединял редуктор с маской, которая лежала на коленях Дивоура. Мне тут же вспомнилась стеномаска другого старика, который фиксировал мои показания. Я мог бы подумать, что вижу галлюцинацию, если бы не наклейка на обтекателе, пониже «тарелки» с надписью:

ДАМ ФОРУ ЛЮБОМУ «ДОДЖУ»