Мешок с костями

А кто мог наблюдать за нами? В такой жаркий вечер кто-нибудь вполне мог приехать из Тэ-Эр в Касл-Рок, чтобы поесть мороженого и послушать музыку в городском парке. Кто-нибудь из тех, кто покупает в «Лейквью» свежие овощи и распространяет свежие сплетни? Завсегдатай авторемонтной мастерской Брукса? Мы вели себя как безумцы, но сделанного не вернешь. Я убрал руки с ее талии.

— Мэтти, они могут поместить нашу фотографию в иллюстрированный словарь к слову «непристойность».

Она тоже опустила руки, отступила на шаг, не отрывая взгляда от моих глаз.

— Знаю. Я, конечно, молодая, но далеко не глупая.

— Я не хотел…

Она подняла руку, останавливая меня.

— Ки ложится спать около девяти. Она привыкла засыпать, когда стемнеет. Я ложусь позже. Приезжай ко мне, если хочешь. Припарковаться можно за трейлером. — Она улыбнулась. Улыбка вышла очень даже сексуальной. — Когда нет луны, автомобиль там никто не увидит.

— Мэтти, ты же мне в дочери годишься.

— Возможно, но я не твоя дочь.

Мое тело знало, чего оно хочет. Будь мы сейчас в ее трейлере, я бы немедленно уступил его желаниям. Собственно, я и сейчас особо не сопротивлялся. Почему-то я снова подумал о прадедушках, моем и Дивоура — поколения не совпадали. Не относилось ли это и к нам с Мэтти? И потом, я не верил, что люди автоматически приобретают право делать то, что им хочется, как бы им этого ни хотелось. Не всякую жажду надобно утолять. Чего-то делать совсем даже и не следует, наверное, я веду речь именно об этом. Однако я не мог утверждать, что наша возможная близость входила в число запретных плодов, а я ее хотел, чего скрывать. Очень хотел. Раз за разом я вспоминал, как скользило платье по теплой коже, когда я обнял Мэтти за талию. И уж конечно, она не была моей дочерью.

— Ты меня поблагодарила, — сухо ответил я. — Этого более чем достаточно. Честное слово.

— По-твоему, это благодарность? — Она нервно рассмеялась. — Майк, тебе сорок, не восемьдесят. Ты не Гаррисон Форд[111], но мужчина видный. Ты талантлив, мне с тобой интересно. Ты мне очень нравишься, и я хочу, чтобы ты был со мной. Хочешь, чтобы я сказала «пожалуйста»? Нет проблем. Пожалуйста, будь со мной.

Да, она говорила не только о благодарности. В этом у меня сомнений не было. Я вот знал, что в тот день, когда я вернулся к работе, она звонила мне, одетая в белые шорты и топик. Знала ли она, что в тот момент было на мне? Снилось ли ей, что я лежу с ней в постели и мы трахаемся до умопомрачения, а в саду горят японские фонарики, и Сара Тидуэлл предлагает свой вариант игры в рифмы, придуманной седой нанни: мэндерлийский вариант, с сэндерли и кэндерли?

Просила ли она во сне делать все, что я захочу?

И потом, эти люди из холодильника.

Еще одна связывающая нас ниточка, пусть она и тянется из потустороннего мира. Я не решался сказать Мэтти о том, что творилось в моем доме, но она, возможно, и так это знала. В глубине подсознания. В ее подвале, где трудятся синие воротнички. Ее парни и мои парни, члены одного невидимого профсоюза. И возможно, моя сдержанность обусловливалась не высокой нравственностью. Может, я чувствовал, что наше единение опасно?

Но меня так тянуло к ней!

— Мне нужно время, чтобы подумать.

— Ты думаешь не о том. Ты меня хочешь?

— Так хочу, что меня это пугает.

И прежде чем я успел сказать что-то еще, мой слух уловил знакомую мелодию. Я повернулся к парнишке с гитарой. Он покончил с репертуаром раннего Боба Дилана[112] и заиграл песню, от слов которой губы поневоле растягивались в улыбку.

Ты хочешь рыбку половить
В моем пруду?
Ты только свистни, милый мой,
Тотчас приду.
Но чтобы вышло все у нас
Тип-топ, о’кей,
Должна быть толще твоя снасть,
Прочней, длинней.

«Рыбацкий блюз». Сочиненный и впервые исполненный Сарой Тидуэлл и «Ред-топами». А уж потом кто только не пел эту песню, от Ма Рейни[113] до «Лавин спунфул»[114]. Сара Тидуэлл обожала песни с, мягко говоря, очевидным подтекстом.

Но прежде чем парнишка начал второй куплет, в котором пелось о том, как глубоко может уйти снасть, на эстраде громко ударили в барабан и певец «Каслрокцев» объявил в микрофон: «Полная тишина, мы начинаем!» Парнишка убрал руку со струн, жонглер перестал ловить индейские дубинки, и они попадали на траву. «Рокцы» грянули марш, под который так и хотелось кого-то пришибить, а Кира прибежала к нам.

— Пьедставление законтилось. Ты йасскажешь мне сказку, Майк? О Гансе и Мансе?

— О «Гансе и Гретель», — поправил я Ки. — С удовольствием. Но в более тихом месте. От этого оркестра у меня болит голова.

— У тебя болит голова от музыки?

— Немножко.

— Тогда пойдем к машине Мэтти.

— Отличная мысль.