Мешуга

Как хорошо иметь дело с молодой женщиной, не чувствуя обязанности убеждать ее, что она есть и будет моей единственной любовью! Какое удовольствие знать, что у меня нет необходимости требовать от любимой того, чего я не был готов спросить с самого себя. В те дни, которые мы проводили вместе, обычно в квартире на Парк-авеню, где Мириам нянчила Диди, мы говорили об эскимосах, тибетцах и других народах, которые не видели смысла в сексуальном собственничестве. Я рассказывал Мириам о группах анархистов, о последователях Прудона [84], Штюрнера [85], мадам Коллонтай и Эммы Голдман [86], которые рассматривали свободную любовь как основу социальной справедливости и будущего человечества. Оставался единственный вопрос: что будет с детьми? Сам я не имел ни малейшего желания стать отцом. Но Мириам постоянно говорила о пробудившемся в ней желании иметь ребенка.

Я провел день перед приемом у Трейбитчеров в обществе Мириам и в первый раз собирался остаться на ночь в ее квартире. С того дня, как Макс познакомил нас, прошло две недели, но мне они показались необычайно длинными. В этот вечер, когда мы с Мириам вышли из кафетерия и шли по Бродвею, я почувствовал спокойствие, которое могла принести лишь настоящая любовь. У меня не было других желаний, кроме как быть с Мириам. Стояло лето, и мы с Мириам шли, держась за руки. На юном личике Мириам была какая-то задумчивость, которая пленяла меня самой сущностью жизни. Мы свернули с Бродвея к Централ-Парк-Вест по Сотой-стрит, которую прошли, будто во сне. Мы вошли в подъезд дома Мириам, и лифтер молча поднял нас наверх. Очутившись в полутемной квартире, окна которой смотрели на парк, мы легли, не раздеваясь, на широкую кровать, как будто прислушиваясь к тому, что переполняло наши сердца. Мириам прикоснулась губами к моему уху и прошептала:

— Это твой дом.

Я часто размышлял о животных и путях их любви. Мощные, как большинство созданий Господа, они не обнаруживали особой удали в половых отношениях. Я был свидетелем спаривания лошадей и коров, а также львов в зоопарке. Они делали то, что делали, и затем возвращались к своим обычным занятиям. Причина этого, говорил я себе, заключается в том, что животные лишены речи, в отличие от мужчин и женщин, для которых язык неотделим от желания. С помощью слов мужчины и женщины выражают свои страстные стремления, свои нужды, все, что уже происходит, и все, что еще может произойти. ту ночь темой наших разговоров до объятий, после них и даже во время самих объятий был Макс. Мы обещали никогда не предавать его и поддерживать его детскую душу. У меня и раньше бывали бурные ночи, но, по-моему, в тот раз мы с Мириам превзошли себя. Мы легли рано, а когда позже, засыпая, я взглянул на светящийся циферблат своих часов, была половина третьего.

Я снова закрыл глаза, и мне показалось, будто Мириам прошептала мне несколько слов, но я не разобрал их смысла. Вдруг она испустила приглушенный вопль, Я тотчас проснулся, пронзенный смертельным ужасом. Кто-то копошился у наружной двери, пытаясь взломать ее. Мириам перекатилась, едва не упав с кровати. Вор или грабитель, или кто-то еще, ухитрился войти в квартиру. Внезапно в прихожей загорелся верхний свет, и я увидел молодого человека, невысокого и коренастого, с длинными волосами и черной бородой. На нем были розовая рубашка и грязные брюки. В правой руке он держал револьвер, а в левой небольшую сумку. Это напомнило мне сцену из второсортного фильма, хотя я понимал, что мой конец может быть близок. Я чуть успокоился, но потом снова насторожился, Мириам, совершенно голая, сделала движение, как будто собираясь ударить мужчину, но остановилась.

— Стенли! — воскликнула она.

— Да, это я, — сказал молодой человек. — Пожалуйста, постарайся не вопить и не делать глупостей.

Я сел в кровати, тоже голый, наблюдая эту сцену без страха, который должен бы был охватить меня, и даже с любопытством. Я знал, что Стенли был законным мужем Мириам. Она уже рассказывала о нем — о его сексуальных затруднениях, его слезливой сентиментальности.

— Кто это, твой новейший любовник? — и он показал револьвером на меня.

Мириам оглянулась вокруг, ища чего-нибудь, чтобы прикрыться. Но ночная рубашка лежала далеко от нее, а я не осмеливался подать ее ей. Она спросила:

— Чего ты хочешь?

— Тебя.

— Ты видишь, что у меня уже кое-кто есть.

— Покончила с Максом? — спросил Стенли.

— Нет, — ответила Мириам.

— Эй, ты, — Стенли повернулся ко мне. — Если хочешь прожить еще несколько лет, лучше проваливай отсюда. Иначе тебя вынесут.

Только теперь я заметил, что Стенли говорил с акцентом. Так, как будто переводил слова с другого языка. Был это идиш? Польский? Немецкий? Я спросил:

— Могу я одеться?

— Да. Бери свои тряпки и иди в ванную. Не вздумай звать помощь, иначе я…

— Минуту.

— Хватай свои вещи и убирайся. Быстро!