Мешуга

Мы забрались в машину, которая, миновав несколько кварталов, доставила нас к ресто­рану на Второй авеню. Водитель сказал нам, что он приехал из Варшавы и помнит Макса Абердама и его семью. Кроме того, он чита­ет мою колонку в газете. Макс вручил ему свою визитную карточку и дал большие чае­вые. У Раппопорта (в ресторане, который он выбрал) его хорошо знали. Нам показали столик, на котором стояли корзинка со све­жими булочками, салатница с отварным го­рохом и блюда с пикулями и кислой капустой. Официант улыбался нам, так как он то­же узнал Макса. Для себя Макс заказал апельсиновый сок и заливное из карпа, а для меня, вегетарианца, омлет с овощами. Пока мы ели, он закурил сигару. Он жевал, пыхал дымом и орал:

— Итак, ты стал в Америке колумнистом[3]! Я слышал, как ты болтал по радио в прошлое воскресенье о том, как подавлять эмоции и другую такую же чепуху. Друг мой, я, может быть, потерял все, но малость здравого смыс­ла у меня еще осталось. Хотя я сомневаюсь насчет моей головы, но я ничего не должен Всевышнему: с тех пор, как Он посылает нам Гитлеров и Сталиных, Он — Бог, не мой.

— Где ты был всю войну? — спросил я.

—Где я только не был. В Белостоке, в Вильно[4], Ковно[5], Шанхае, потом в Сан-Франциско. Я в полной мере испытал все еврейские несчастья. В Шанхае я сделался издателем.  Я издавал Мне известно все относитель­но гранок и набора. Мне приходилось самому стоять за наборной кассой, вручную доставая из нее литеры. То, что евреи спятили, я всегда знал, но что они додумаются основать  иешиву[9] в Китае, где станут разглагольствовать по поводу «яйца, которое было снесено в праздник», в то время, как их семьи запихивают в печи — этого я не мог себе представить. Я спасся благодаря тому, им мой бывший конкурент в Варшаве, соперник в бизнесе, добыл мне визу в Америку. Мои старые друзья оставили меня вариться там, где я был, а враг — спас. Ничто уже не удивляет меня.

Он стряхнул сигарный пепел в свое блюдце.

—   Если бы кто-нибудь предсказал мне, что я буду наборщиком в Шанхае, что евреи со­здадут свое государство, и что в Нью-Йорке стану спекулировать акциями, я бы над ним посмеялся. Однако все эти безумства произо­шли — если я не сплю. Ешь, Аарон, не трать время попусту. Во всей Америке не получишь чашку приличного кофе. Официант! зака­зывал кофе, а не помои!

Пока мы продолжали есть, он рассказал кое-что из того, что происходило с ним меж­ду 1939 и 1952 годами. Он оставил жену и де­тей в Варшаве в сентябре 1939 года и вместе со своим тестем и тысячами других мужчин бе­жал через Пражский мост по направлению к Белостоку, который уже был в руках больше­виков[10]. Там некоторые из писателей, которых он когда-то поддерживал субсидиями и подарками, донесли на него, как на капиталиста, фашиста и врага народа. Макса арестовали, и он был на волосок от расстрела в тюрьме на Лубянке, когда его узнал и спас бывший бух­галтер его фирмы, ставший партийным деяте­лем в КГБ. Макс уехал на восток и, в конце концов, после ряда удивительных событий, добрался до Шанхая.

Жена и две дочери Макса погибли в Штутгофе. Позже в Америке Макс встретил вдову скульптора из Сан-Франциско, чью работу он когда-то купил. Через две недели они по­женились.

—    Это было безумие, просто безумие, — орал Макс. — Должно быть, демоны ослепи­ли меня. Сегодня я стоял с ней под свадеб­ным шатром[11], а уже назавтра понял, что уго­дил в трясину. Я устал от скитаний. В Шан­хае у меня была женщина из Кореи, преле­стное создание, но мне не удалось взять ее с собой в Соединенные Штаты. Моя нынеш­няя жена, Прива, всегда больна и, кроме то­го, она психопатка. Убедила себя, что она медиум, который получает сообщения от духов. Она общается со своим мертвым су­пругом через стол Оуджа[12]. И еще рисует ду­хов. В Нью-Йорке я понял, что я опять до­ма — ведь все здесь, наши люди из Лодзи и Варшавы.

—  Я даже нашел дальнего родственника, очень богатого, настоящего миллионера, ми­стера Уолбромера. Он набросился на меня так, будто обрел своего потерянного брата. У него много домов, а также акций, которые он скупил давным-давно, после краха Уолл­-стрит[13], и теперь они поднимаются и поднима­ются. Он устроил мне большой заем, и я стал играть на фондовой бирже. Оказалось, что многие беженцы, которые получили неболь­шие денежные компенсации от Германии, не знают, что с ними делать. Я сделался их представителем. Я покупаю акции, облига­ции, государственные ценные бумаги, и как раз сейчас все это идет вверх. Конечно, ак­ции не будут расти вечно. Но, тем не менее, мои клиенты зарабатывают на своих долла­рах в три раза больше, чем если бы те лежа­ли в банке. Официант, этот кофе холодный, как лед!

—   Вы дали ему остыть, — сказал офици­ант.