Месяц до Армагеддона

– Дура! Был один лох, и того прогнала! Ты никогда замуж не выйдешь. Ты посмотри на себя – мышь белая, заморыш. Думаешь, принц на белом коне за тобой приедет?

Принца не было, но Иванов на красных «Жигулях» за ней приезжал, и они все так же невинно гуляли по облупленному центру Москвы. Она уже давно решила дать ему телефон, но во время прогулок они были так поглощены беседой, что все забывалось. А расставшись с ним у подъезда и поднявшись к себе, она вспоминала, но было уже поздно, потому что его телефона у нее тоже не было. Так и продолжал он ее встречать в семь часов у выхода из магазина, на углу бульвара и Сретенки. Загородные прогулки были исключены, даже на малейший укус комарика у нее была страшная аллергия. Так и ходили они по колдобинам городского асфальта, избегая насекомых. Но однажды он ее не встретил.

Накануне было жарко, +33, и Лариса, как и подобает барышне, не в состоянии была идти на работу. Позвонила, отпросилась. А на другой день пришла, полная надежд на новую встречу. В подсобке из мусорного бака торчали увядшие чайные розы, это ее несколько насторожило, но коллеги сказали, что это к Ирке покинутый муж приходил мириться, да только еще больше разругались. Лариса успокоилась. В двадцать лет мы все так доверчивы!

Но и на другой день Ромео не приехал. И на третий. Она стояла у окна и смотрела на Крупскую, а товарки усмехались и говорили: «Ассоль-то наша алых парусов ждет».

Ее охватило медленное безумие. Редко когда крыша съезжает с большим и ярким выбросом энергии. Обычно никто не замечает, как сходят с ума. Тихая домохозяйка может часами сидеть вышивать узоры, а внутри нее будут проноситься смерчи и бури, завывать вьюги и бушевать шторма. А когда она сорвется, ее благоверному покажется, что это произошло на ровном месте, из-за ничего. Но это копится неделями, месяцами, годами. Лариса узоров не вышивала – она писала стихи о своих алых парусах. Когда прошло три месяца, она забеспокоилась. Как всякий человек, не имеющий телевизора и радио, она только в конце года, после переименования ее родных улиц и исчезновения Железного Феликса с площади узнала, что летом был какой-то путч, что обаятельный генсек уже не у власти, да и Советского Союза больше нет. И что были какие-то беспорядки, что в Москве были танки (!) и что погибли три очень молодых человека, студенты. Ах, как стало страшно!

Однажды на выходе из магазина ее встретил Олег. Просил, умолял, убеждал, требовал – в общем, прилагал усилия, чтобы ее вернуть. Женщинам ведь это так льстит. А ей было так грустно, так одиноко. От полосы неудач она начинала терять почву под ногами. Она уже не была так уверена в себе. Ей было очень страшно: «А вдруг пройдут годы прежде, чем мы встретимся? Я молюсь на него, как язычница. А он? Думает ли он обо мне? Помнит ли? Боже праведный! Тот, в котором я всегда сомневаюсь! В пространстве Ты или в моей душе! Подскажи! Дай мне знамение! Не позволь мне жить и любить напрасно. Это только для стихов неразделенная любовь – благо, а для жизни это очень плохо. Очень». Дома ее ждал только кот, обняв которого она непременно начинала плакать. И вдруг – бывший с цветами и шампанским. Институт закончил, приличную работу получил. Короче, убедил. И стали они пробовать начать все сначала. Но за то время, что они не виделись, оба очень переменились. Лариса не перестала ждать своего Ромео. На работе продавщицы предпенсионного возраста позволяли себе расслабиться с трехлитровой банкой молдавского вина – в смутное время этого добра было хоть залейся. Называлось это «освежиться сочком», и иногда к ним стала присоединяться Лариса. Она приходила домой с блуждающей улыбкой на губах. И, похоже, была счастлива своим ежедневным ожиданием. Это поздно вечером, когда ждать было уже бесполезно, она становилась несчастной… И стихи продолжались. И Олег случайно их прочел.

– Я думал, мы поженимся, детей заведем, дачу купим, ты работать не будешь! А ты мало того, что дура, так еще и лживая, распутная, эгоистичная! – это Лариса-то, которая максимум что себе позволила, невиннейший поцелуй на скамейке.

Дальше, конечно, были слова о том, что он все простит, если она одумается, даст ему слово, что больше никогда и ни за что ничего подобного и т. д. И как аргумент приводил почему-то размер своей зарплаты. Или он надеялся переубедить ее с помощью денег? Нашел, чем убеждать! Эка невидаль – деньги. Лариса сказала, что не может сейчас отказаться от своей жизни. Он презрительно отозвался о галантерейщицах вообще и ее работе в частности и сказал:

– Неужели тебе это дороже, чем семья?

– Неужели ты подумал, что я живу этой работой?! – в тон ему ответила Лариса.

– А чем же?

– Собой.

Сказала и сама удивилась, как же это верно! Да, она жила только собой, могла сидеть и копаться в своей душе, и даже в своей тоске – и эти моменты были ее жизнь, ее счастье, как бы пафосно это ни звучало; именно тогда рождались стихи. Она себя нашла и вовсе не хотела терять. Почему-то она верила в свою звезду.