Месма (СИ)

    - Сейчас, сейчас, - пробормотала Пелагея, заметавшись от печки к столу с кастрюлей в руках. Наконец поставила кастрюлю на стол и вернулась к своей товарке.

     Вдвоем они подхватили за четыре угла клеенку с лежащим в ней телом, плававшем в луже крови, и потащили его на кухню. Там быстро уложили на пол, внимательно следя, чтобы кровь не пролилась из клеенки наружу. Пелагея вытащила еще клеенку и принялась сноровисто устилать ею весь пол. Августа молча наблюдала за нею, так и не выпустив из правой руки окровавленного ножа.

     Августа поднесла к своему лицу левую руку, растопырила свои вытянутые длинные пальцы. По ним, обвивая их маленькими красно-бурыми змейками, медленно ползли струйки крови. Она высунула длинный язык и упоенно и самозабвенно стала слизывать свежую кровь со своих пальцев.

    - Знаешь, Пелагея, - сказала она, - я раньше никогда не думала, что кровь – теплая, только что пролитая, настолько вкусна! Даже нет, это неправильное слово… вкус тут ни при чем.Это нечто другое, что-то неведомое, завораживающее…

 Ничто не может сравниться с тем чувством, которое я испытываю, когда пью теплую кровь!

   - Ох, и выдумщица ты, Августа! – усмехнулась в ответ Пелагея. – Кровь как кровь, такая же, как у поросенка, например… Нормальная еда.

 - Ничего ты не понимаешь… Сперва я тоже этого не замечала. А вот потом стала испытывать нечто такое… словами просто не передать. Это ведь какой у нас с тобой по счету?

   - Не знаю, - хмуро отозвалась Пелагея, продолжая аккуратно расстилать по полу клеенку. – Я их что, считала, что ли? Может, девятый, а то и десятый… Какая разница! Возни вот с ними тьма, да что поделаешь! Жить ведь как-то надо – время такое пришло! Люди-то, они ведь как звери: есть те, кто ест, и есть те, кого едят! Вот и весь сказ! А ты про чувства какие-то, наслаждение… Еще стихами заговори! Сразу видать, что ты из бывших…

   Августа метнула на свою товарку огненный взгляд.

 - А ну-ка, умолкни, пролетарская морда! – зловеще произнесла она. – Лучше вспоминай почаще, где бы ты была сейчас, кабы не я! Гнить бы тебе в расстрельной яме, да червей могильных кормить! И нечего языком молоть попусту, мне ли не знать, что ума у тебя меньше, чем у курицы!

   - Да что ты, матушка! – испуганно вскинулась Пелагея, умоляюще взирая на Августу. – Прости Христа ради, коли что не так сказала… Ну, ляпнула, не думавши, ну с кем не бывает, чего ж ты сразу на меня и вызверилась-то! Я ведь ничего дурного не хотела, Господь с тобою…

   - Не знаю я, с кем Господь, а вот рот свой тебе надо пореже открывать, как только ты вякать начинаешь, мне сразу дурно становится. А может, - Августа взглянула на нее исподлобья и выразительно повела окровавленным лезвием, - может тебя лучше немой сделать… а?

    На грубом и простоватом лице Пелагеи отразился неподдельный ужас.

    - Да помилуй, кормилица, не гневайся, родимая! – искренне взмолилась она. – Хочешь, на коленях пред тобой стоять буду как пред иконой! Как же не помнить, чем я тебе обязана! Да я за тебя… - Пелагея не могла найти нужных слов в своем скудном словарном запасе. – Я за тебя кого хошь насмерть забью! Только слово скажи – удавлю любого, даже не пикнет у меня! Только не сердись!А разговор мой не нравится, так молчать стану, рта не раскрою без твоего дозволения!

    - Вот так-то лучше! – удовлетворенно заметила Августа. – Так уже лучше. Эх, Пелагея, силища у тебя и впрямь такова, что на четверых крепких мужиков хватит, а вот ума менее, чем у младенца невинного! Обделил-таки умишком тебя Господь, ох, как обделил! А потому следует тебе пасть свою на запоре держать! И ты вот истину сказала: говорить по дозволению моему тебе пристало, чтоб от греха подальше было! Поняла?

    - Поняла, благодетельница, поняла! – смиренно ответила Пелагея.

    - А коли поняла, бери вон таз, налей в него воды-то мыльной, да на лестницу ступай! Кровь там наверняка осталась, набрызги на стенах, да на ступенях. Пока свежая еще, стереть, да вымыть надо! Паренек-то вроде худой попался, а кровищи с него, как с борова, натекло! Все брыкался да дергался, сердечный, никак умирать не хотел…

    - Хотел не хотел, а вот пришлось! – удовлетворенно ощерилась Пелагея. – Ничего не поделаешь, Господь так судил, да видать – доля его такая… Хоть и худой уж больно парнишка-то был - ан, глядишь, недели на полторы нам мясца хватит!

   Она забрала с кухни таз, налила в него воды, в которой перед тем мылся Тимка, и, забравши щетку и тряпку, отправилась убирать лестницу.

 Город Краснооктябрьск, 1972 год, июль.