Месма

Она вышла на улицу. Разгоравшийся июньский день обещал быть жарким. Народу перед зданием вокзала собралось немало — разношерстная толпа с узлами, мешками, потертыми чемоданами… Судя по всему, в скором времени ожидался поезд на Москву. Где-то за вокзалом, в черте близлежащих городских дворов, невидимый отсюда армейский оркестр исполнял военные песни. Дружный хор молодых мужских голосов раскатисто запевал:

      Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,
      Идем мы в смертный бой за честь родной страны!
      Пылают города, охваченные дымом,
      Гремит в седых лесах  суровый бог войны!
     Артиллеристы, Сталин дал приказ!
     Артиллеристы, зовет Отчизна нас.
     Из сотен грозных батарей за слезы наших матерей,
     За нашу Родину — огонь! огонь…

Антонина вдохнула всей грудью теплый бодрящий воздух. Толпа на платформе густела прямо на глазах: люди все прибывали и прибывали. Надо было спешно уходить отсюда — тошнотворная вонь, исходящая от множества вспотевших тел, немытых рук, нестиранных одежд и пыльных мешков захлестнула ее с головой так, что молодая женщина едва не хлопнулась в обморок. Увидев издали приближающийся поезд, Антонина поспешно и неловко попыталась отойти подальше от вокзала и встать поближе к противоположному краю платформы. Народ сновал по перрону туда-сюда, и у нее начало уже рябить в глазах.

Остановившись у оградки, Антонина с трудом отдышалась, пытаясь прийти в себя. И вдруг…

— Тоня! — раздался за спиной у нее робкий мужской голос.

Женщина вздрогнула и резко обернулась: голос показался ей не просто знакомым, а скорее родным! Но в первую секунду она никого не увидела, ибо обращавшийся к ней человек оказался настолько низко, что головой доставал ей только до пояса. Антонина не сразу сообразила, в чем причина: нет, это был вовсе не карлик! Просто у мужчины не было ног, и передвигался он на низенькой тележке, катившейся на четырех колесиках…

— Здравствуй… Тоня! — выдохнул хриплым голосом безногий. — Я вернулся! Я так давно уже добираюсь к тебе… Ненаглядная моя… Здравствуй!

Антонина смерила калеку безумным взглядом. Он взирал на нее широко распахнутыми серыми глазами, глядя снизу вверх, как смотрят на икону в церкви. Да, это были все те же глаза, его глаза, которые она вспоминала долгими бессонными ночами. Разве могла она их забыть — их, всегда смотревших на нее с безграничной любовью? Конечно, она узнала их сразу, с первого же мгновения. Также, как узнала и его лицо, пусть и задубевшее, покрытое грязью и копотью; как узнала его всего — и некогда роскошные волосы, теперь совершенно седые; и этот богатырский разворот плеч, и этот голос — внушительный и нежный…

Сердце ее всколыхнулось, затрепетало, дернулось, как птица, попавшая в силки, и тут же… замерло, будто остановилось! Она чуть было не бросилась обнимать этого изуродованного, перемолотого войной человека, который когда-то был ее мужем! Но — не двинулась с места, глядя на него сверху вниз… Волна невыносимого ужаса и брезгливости нахлынула на нее, как полевой смерч. Будто чей-то ехидный голос вкрадчиво шепнул ей:

— Что ты творишь, безумная? кого обнимать кидаешься? тебе нужен ТАКОЙ муж?..нужен?

Антонина остановилась, остолбенела, застыла как вкопанная. В самом деле… Этот вот обрубок на тележке — ее муж, ее Леонид? Это его возвращения она ждала столько мучительных лет? И что теперь будет дальше? Как она собирается жить с этим полумертвым инвалидом? И все внутри ее всколыхнулось, вздыбилось, закричало надрывным отчаянным криком: «Нет! Нет! Я не хочу… Не хочу! Это неправильно, несправедливо, чудовищно! Я молодая, я красивая, я хочу жить! Я еще не жила на свете, в моей такой еще молодой жизни было одно только горе! И что? Мне теперь до самой смерти мыкать это горе горькое, лелеять его? Нет! Я не могу, я не хочу, я не готова… у меня еще будет мое счастье… только мое!» Взрыв кричащего протеста, обида на жестокость судьбы, осознание жуткой, беспросветной несправедливости — все это смешалось в ее сердце, овладевая всем ее существом, заглушая душевную боль, отключая рассудок, напрочь сметая сострадание, жалость, память о прошлом… Антонина отшатнулась.

— Ты что, гражданин? — воскликнула она совсем чужим голосом, будто и не она это говорила. — Никакая я не Тоня…

Леонид несколько секунд смотрел на нее ошалелыми, полными беспомощного недоумения глазами. Антонина шарахнулась назад, будто слепая, наткнулась на ограду, метнулась прочь…

— Тоня! — отчаянно крикнул безногий. — Что ты говоришь… Это же я, Леонид… Твой Леня… Разве я виноват?.. Тонечка…

Антонина полуобернулась к нему, мгновение пристально разглядывала его и, постаравшись придать своему голосу необходимую жесткость, ответила вновь:

— Ты ошибся, гражданин… Понятно? Я не Тоня. Ты обознался… гражданин…