Читаем Месс-менд полностью

С поручением епископа Кентерберийского к Месопотамскому

викарию, отцу Арениусу.

И было совершенно понятно, что ласкового и кроткого проповедника не обременили даже обычным вопросом: не видел ли он чего-нибудь особенного. Гораздо менее понятным осталось то обстоятельство, впрочем ничем не отмеченное, что ни один из шести сыщиков не сообщил немецким собратьям о таинственном ночном посещении пастором рокового купе, где совершено убийство.

<p>3. ЧЕЛОВЕК, НА ЧЬИ МОЛИТВЫ ОТЗЫВАЮТСЯ НЕБЕСА</p>

Сторож Крац, получивший сторожевой пункт по правую сторону Гаммелыитадтской пустоши, был человек точный, аккуратный, исправный, непьющий, некурящий, холостой, храбрый, как лев, и уважающий всякое начальство вплоть до печатного расписания, поездов. Он был бы идеалом железнодорожного сторожа, если б не маленькая особенность, приключившаяся с ним, по мнению докторов (всегда прибегающих к этому число топографическому диагнозу, когда анатомическая и физиологическая природа человека оказывается в полном порядке), на нервной почве. Эта особенность заключалась б невыносимой, всесокрушающей, последовательной и непрерывной, вроде семи дней недели, не успевших дойти до воскресенья и опять начинающих всю музыку с понедельника, - страсти к чесанию. Начнет, например, сторож Крац за ухом, совсем даже не думая, что дело это чревато последствиями, как не думает о последствиях какой-нибудь молодчик, говоря незамужней. женщине «здравствуйте». Глядь, - пальцы его сами собой перешли из-под уха за воротник, из-за воротника - подмышку, из подмышки - за спину, из-за спины - и пошло, и пошло, а как у сторожа Краца перевалит наконец к воскресенью, то есть к пяткам, и он вздохнет с облегчением, вдруг с неистовой силой обе руки сами собой поднимутся к уху и начнут там скрести и дергать, доводя его до полного изнеможения.

Эта роковая особенность сводила на нет все совершенства сторожа Краца, причиняя ему в домашней жизни множество неприятностей. Стоило ему, например, поставить перед собой суповую миску, как топографическая Неприятность лишала его рабочих рук, и, будучи от природы человеком с воображением, он мог наблюдать с минуты на минуту охлаждение, оцепенение и дезорганизацию собственной похлебки. Но, когда в духов день, проходя в брод речку до служебным надобностям, сторож Крац уронил в нее кошелек и, прежде чем успел нагнуться, пальцы его полезли прямехонько под шапку, - дело приняло в высшей степени драматический оборот.

Речка со всех ног неслась к мельничному жернову. Кошелек! с минуту полежал на камнях! в Надежде, что его поднимут. Но, когда этого не случилось, он махнул хвостиком, тихо перевернулся и пошел ко дну, - ни дать, ни взять, как какая-нибудь вобла. Сторож Крац следил за ним отчаянными глазами.

- Десять марок восемнадцать пфеннигов да хорошая брючная пуговица! - бормотал он в бешенстве. - Если считать что для такого бедного человека, как я, каждая марка все равно, что для богача тысяча, то клади для крупного Счета! десять тысяч марок. Доннёрветтер, тысяча брючных пуговиц и десять тысяч марок! Понеси я их в банк, разумеется, не в Рейхсбанк, а в Хандельсбанк, у меня бы через пятнадцать лет, через пятнадцать лет, через пятнадцать лет…

Замедление мыслей Краца было вызвано острым припадком топографии между пятым и четвертым ребром, а когда местность пошла на понижение, Крац издал бешеное проклятье: кошелек унесся в водоворот!

Потеря огромного состояния до такой степени потрясла несчастного сторожа. что он бормотал об этом до глубокой ночи, бормотал, зажигая зеленый фонарь и выходя навстречу константинопольскому экспрессу, бормотал, стоя на ночном ветру, бормотал, когда высоко вверху раздалось знакомое гуденье, дрожанье и колыханье…

- И как подумать, что, если б был у меня хороший пес, он ровнешенько в одну секунду принес бы его в зубах. Небеса! Десять тысяч сто восемьдесят марок, положенных в Хандельсбанк! Эх, будь у меня пес, будь только у меня хоррр…

- Хоррррр!

Ужасная, ревущая, волосатая масса, страшная, как сто тысяч дьяволов, увеличенных в пропорцию с какой возрос капитал сторожа Краца, со всей силой обрушилась на него сверху, облапила его и сунула ему за воротишь такой огненный шершавый язык, что несчастный немедленно потерял сознание.

Когда он пришел в себя, вокруг была полная тишина. Константинопольский экспресс промчался. Круглый электрический шар разбрасывал волны света - по страшной Гаммельштадтской пустоши. Сторож Крац сидел па болоте, обеими руками держа огромного тощего пса, косившего на него два красных глаза и дышавшего как паровой котел.

Сторож Крац дрожащей рукой провел по лбу. Не было никаких сомнений!… Небеса существовали, и небеса услышали его молитву. Отныне Крац мог принять полное участие в воскресных беседах, устраивавшихся пастором Питером Вурфом для железнодорожных рабочих, - и мог даже самолично сделать доклад.

Перейти на страницу:

Все книги серии Месс-Менд

Похожие книги