Месс-менд

Писательница обратилась к авантюрно-фантастическому роману в период, когда шли острые споры о судьбах самого жанра; то и дело разгорались идейно-эстетические схватки и в печати, и в окружавшей М. Шагинян литературной среде. Происходило это в Петрограде, когда по возвращении с юга России поселилась она в «Доме искусств», где нашли пристанище многие представители старшего поколения литераторов. Здесь же образовалась группа молодых писателей, еще лишь начинавших свой творческий путь. Они назвались «Серапионовыми братьями» по одноименному роману прославленного немецкого фантаста Т. А. Гофмана. Дружба сразу же связала Мариэтту Шагинян с «серапионами»: ее влекло к этой молодежи многое и прежде всего их страстный интерес к новой действительности, смелость творческих исканий. Позднее Михаил Слонимский в своих воспоминаниях рассказал о том, что сближало их, «серапионов», с такими писателями, как Ольга Форш или Мариэтта Шагинян. «В первые годы Советской власти, — говорит он, — страх, непонимание, заблуждения... гнали многих старых литераторов из Петрограда на юг, не только поближе к хлебу, но и к белым, а затем в эмиграцию. В те же самые годы, когда этот поток стремился прочь из Петрограда, Ольга Форш проделала (так же, кстати, как и М. Шагинян) обратный путь — с юга на север, в голодный, холодный, сыпно-тифозный, холерный Петроград». Решающий жизненный выбор был сделан обеими писательницами именно потому, что «ураганный ветер Октября» их не отталкивал, но влек за собой. Это и породнило их с молодыми «серапионами», которых, по словам Михаила Слонимского, объединяла сама «родившая нас эпоха, отчаянная любовь к литературе, стремление, ломая инерцию дореволюционной беллетристики, выразить в слове все испытанное и виденное в годы войн и революции».

Молодые ленинградские писатели искали новых форм повествования, и это отметила М. Шагинян в статьях, посвященных их творчеству, стремились расширить рамки романа, наполнить его «пафосом широких пространств», добиться сближения огромных жизненных пластов: «Рим и Кинешма, Сенегал и Москва», — ведь человек теперь выброшен из своего «житейского угла, он находится на просторах истории». Да, сама действительность тех непередаваемых лет порождала ощущение невероятности происходящего, грандиозности перемен, граничащих со сказкой, чудом. «Мы переживаем фантастически ускоренный процесс времени...» — писала М. Шагинян в марте 1923 года.

Советская литература еще только прокладывала свои собственные, новые пути, потому-то и разгорались острые идейно-эстетические споры и в печати, и на широких собраниях, проводившихся в «Доме искусств», и на субботних встречах «серапионов», когда собирались они в тесной комнатенке одного из «братьев», «гнездясь плечом к плечу на кровати, на подоконнике, на раздобытых в соседней комнате стульях...» — как позднее вспоминал Константин Федин, — читали только лишь написанные произведения, разбирали их строго, без каких-либо скидок, стремясь разрешить при этом важные творческие проблемы, которые выдвигала сама жизнь. В этих встречах принимали участие также и старшие писатели: Корней Чуковский и Мариэтта Шагинян, Ольга Форш и Евгений Замятин, а особо Виктор Шкловский, считавший себя тоже «серапионом», одиннадцатым в этом «братстве», но, согласно свидетельству К. Федина, бывший «быть может, даже первым «серапионом», — по страсти, внесенной в нашу жизнь, по остроумию вопросов, брошенных в наши споры». Об остроте тогдашних дискуссий рассказал в письме к А. М. Горькому (16 декабря 1922 года) младший из «серапионов» — Лев Лунц. Решительно отстаивая главенство формы в художественном произведении и призвав учиться «сюжетосложению» у мастеров западноевропейского романа, оказался он «обстрелян» всеми «серапионами».