Месса Лядзинского

городок лежащий среди холмов,
твои вечера и зимы: впереди у нас – вечность.
твое кладбище. там мы вертели дырки в земле
и сыпали соль, чтоб умершие
могли приготовить пищу
и растопить лед

(на льду мертвые говорят оскальзываются,

кухня же мертвых пуста без соли)

(я не уверена,

что когда-либо понимала, что это значит.
это увлекает. чего-то не было, а после есть)

живу той зимой,

для меня те дни еще длятся. шампанское
и серебряные дети в мороз, когда они
звали, сбитые на бегу: где обозный, где капо,
где твое королевство,
каменюка?

(люблю выдумывать новое.

казалось бы, все-то мы уже знаем, но это вовсе не так.
общалась тут с собачьей тренершей)

каменюка, ты – в каменьях,

мой стылый шепот, когда говорю – там,

в известняке, на медных подушках,

в парках, где лампы гудят как кислотные прииски,
в палисаде при том-то доме,
над теми-то озерами – спи,

спи

(сейчас я располагаю одними лишь словами.

это меня весьма занимает)

да будет хватать тебе соли

Инспектор урновых полей

преследуя женщину, минуешь
мосты над горными реками, склады
для садоводов, где на витринах
в декабре пляшет кровь вишни. будто судно,
святыни перевозящее в жидкой форме,
бьющую по губам водку. как будто
оседлал кость и выгрызаешь
в воздухе ее импульс
и кривизну. настигнешь мертвую,
и всё минует тебя. твой ген – оплошность
грибницы – и он подвиснет,
а той бодрящейся земле – большой,
грязной земле не больно

Вступление висельника в рыбу

вместо камня – аквариум, красная
бойцовая рыбка и отражения
глаз или губ тех женщин,
что поспели его утешить,

позже у него выросли жабры

и он стал рыбой. трава шелестела,
сверчки клубились – пришел сюда
пьяный: он славил отказ от плоти

ради личного попечения над

сном и любовью. лет двадцать тому назад
(родившиеся без него уже умерли,
родившихся после него уже четвертовали),

покачиваясь на ногах, размахивая руками,

как если бы отрекался
от этой воды в этой плите,
отрицался ворыбления

Лазарь летающий

среди проводов, спящих на штабелях
в хранилище угля, на пересекающем лес
полотне узкоколейки – должно быть,
там. (еще блуждают там мертвые,
а у них вечно было больше имен,
чем могли унести, чем мы могли
им дать.) переводя дух от земли,
вечно с ней расплюешься. умет лежит
на полях, покрытых старником —