Мессалина

Это неожиданное признание привело Мессалину в восторг. Она с явным удовольствием внимала его откровениям, но старалась вести себя так, чтобы он не смог догадаться, что перед ним та, о ком он мечтает. Она понимала, что он говорит с ней не для того, чтобы получить совет, но чтобы излить душу женщине, которая так похожа на его возлюбленную, что у него создавалось впечатление, будто он говорит именно с ней. И она не стала уговаривать его пойти к императрице — из страха выдать себя. Она дала ему раскрыться в той мере, в какой он хотел, и, оттого что извне хлынувшая на нее страсть распалила ее собственные желания, она вновь привлекла его на ложе, жаждая получить подтверждения этой любви.

Глава XXII РАЗВОД

С той ночи, проведенной в объятиях Гая Силия, Мессалина думала только о нем. Она потеряла желание посещать лупанар Гнатона. Вспоминая об этом заведении, она даже испытывала отвращение — настолько ее поглотило это новое чувство. Но она не могла придумать, как ей сблизиться с Гаем и сказать о своей любви, которая, она теперь знала, была взаимной. Одно время она предполагала вновь встретиться с ним в лупанаре и открыть ему правду, но, поразмыслив, отбросила эту затею как слишком рискованную: она опасалась, что он не вынесет мысли о том, что его так провели и его возлюбленная ведет себя как продажная женщина. А чтобы он больше не пытался встретиться с Лисиской, она велела Гнатону выпроваживать всех клиентов, которые потребуют ее, под тем предлогом, что Лисиска отдыхает в неизвестном ему месте.

— Когда я позволю, — добавила она, обращаясь к сутенеру, — ты сможешь вернуть Лисиску из Капуи. А пока я возмещу тебе убытки.

Гнатону ничего не оставалось, как подчиниться.

Мессалина не хотела откровенничать с Мнестером о своей новой любви — отчасти из некоторой даже стыдливости, но еще и из опасения, что он не станет хранить тайну. Ее мало беспокоило, что он пустит слух о ее ночных распутствах: если такие слухи дойдут до ушей Клавдия, они покажутся ему настолько невероятными, что он им не поверит; просто ей хотелось держать в тайне такую нежданную и всепоглощающую страсть. В конце концов она решилась написать Гаю письмо и послать его с Ливией. Вот что она писала:

«Гай, меня тронуло твое горе, причиненное смертью Валерия Азиатика. Я хочу показать тебе, что я не презренная женщина, как уверяют некоторые. Когда мне стало известно, что имущество Азиатика конфисковано государством, я выпросила себе у императора Лукулловы сады, которые он так любил. Я пожелала владеть ими для того, чтобы благоговейно хранить память о нем и поддерживать их такими, какими они были при нем, когда он любил гулять в них и предаваться размышлениям.

Я хочу сообщить, что предоставляю тебе свободный доступ в сады днем и ночью. Ты можешь находиться там, когда и сколько пожелаешь, и вспоминать своего друга».

Она попросила Ливию вручить ему дощечки в собственные руки. Возвращение рабыни она ждала с еле сдерживаемым нетерпением. Как только рабыня появилась, она кинулась к ней с расспросами:

— Ливия, скажи скорей, что он сделал? Что сказал?

— Он просил ответить, что благодарит тебя за чуткость. Он не преминет воспользоваться данной ему привилегией и сегодня же вечером отправится в сады, чтобы на могиле своего друга принести в жертву черного петуха и совершить возлияния молока и вина.

Мессалина тщательно занималась своим туалетом, прежде чем отправиться в сады, в которых она ни разу не была после смерти Валерия Азиатика и которые официально получила во владение несколько дней назад. Ближе к вечеру она распорядилась доставить ее туда в носилках в сопровождении одной лишь Ливии. Рабы и вольноотпущенники, издавна жившие во владении Валерия Азиатика и оставшиеся на службе, высыпали к Мессалине, чтобы приветствовать ее в качестве своей новой госпожи. Она предупредила привратника и мажордома, что разрешает Гаю Силию в любое время приходить сюда в память о той дружбе, которая связывала его с покойным владельцем. Затем она велела мажордому провести ее по богато убранным залам, куда она до сих пор никогда не входила.