Мессалина

За императорской ехали колесницы Вителлия и Помпея Магна. Красс Фруги, вторично надевший триумфальную тогу, ехал рядом с ними верхом. Далее следовала повозка Мессалины, а за ней — военачальники в триумфальных тогах, боевые машины, конница и пехотинцы, копья которых украшали лавровые ветви. Солдаты XX легиона пели песни и отпускали шуточки в адрес Мессалины, которую слишком переполняло счастье, чтобы она могла сердиться на них. Став императрицей в юном возрасте, она получала наивысшие почести в двадцать лет, и гордыня ее торжествовала. Она посмотрела на Октавию и Британика, сидевших перед ней на скамейке, и лицо ее еще больше просияло при мысли о том, что в один прекрасный день ее сын взойдет на императорский трон. В душе она пожелала Клавдию долгих лет жизни, чтобы их сын успел вырасти и сделаться способным принять в наследство власть.

Рукоплескания вывели ее из этих раздумий. Она ответила на приветствия народа знаком руки и, казалось, не обратила ни малейшего внимания на отдельные свистки, раздавшиеся в толпе.

Шествие поднялось по склону Капитолийского холма до подножия храма Юпитера. Как полагалось по обычаю, Клавдий сошел с колесницы и на коленях взобрался по ступеням храма верховного римского божества, после чего объявил, что сохранит жизнь пленникам и что отныне их правители будут жить в Риме. Затем он приступил к принесению в жертву белых быков и возложил свой лавровый венок к подножию статуи Юпитера.

Мессалина во время всей этой церемонии держалась в стороне. Когда был дан сигнал, по которому кортеж должен был разойтись, она взяла Клавдия под руку и повела к столам, накрытым в их честь жрецами Юпитера. Она хотела показаться рядом с императором, чтобы продемонстрировать влияние, которое она оказывала на правителя империи. Остаток дня прошел в пирах, и вечером императорская чета в сопровождении флейтисток отправилась во дворец. Проходя мимо храма Кастора и Поллукса, Клавдий велел раздать деньги лежавшим на ступеньках нищим.

— Я не дал народу ни хлеба, ни денег, хотя должен был бы это сделать, — сказал он Мессалине.

— Завтра у тебя будет время все исправить, — ответила она.

На следующий день рано поутру Мессалина послала за Мнестером. Она уже просила его подготовить представление, достойное славы императора, но с той поры от мима не было никаких известий. Его явно уязвляло, что вольноотпущенники и такие люди, как Вителлий, пользовались расположением Клавдия, в то время как к нему, Мнестеру, доверие, он чувствовал, падало. Когда он предстал перед Мессалиной, она увидела, что он уже — или все еще — совершенно пьян.

— Мнестер, я считаю наглостью то, что ты смеешь появляться перед императрицей в таком виде, — суровым тоном сказала она.

— Я всего лишь праздную триумф императора, — ответил он, пошатываясь и подаваясь вперед.

Жестом руки она выразила свое раздражение и продолжала:

— Ты думал над тем, о чем я тебя просила? Какое представление ты дашь в ближайшие дни?

— Я об этом не думал, — признался он.

— Да как ты можешь говорить мне такое, когда я предупредила тебя четыре месяца тому назад?

Мнестер пожал плечами и громко рыгнул.

Мессалина не могла унять гнева:

— Своей наглостью ты вполне заслуживаешь оков. В представлении, которое сегодня дается в амфитеатре, будет воссоздана победа, одержанная императором. Но на следующий день, после конных скачек в цирке, он будет ждать, что покажешь ты.

— Я, наверное, сыграю Пилада в «Оресте и Пиладе». Удобный случай показать триумфальный танец, который так любят римляне.

— Выбор я оставляю за тобой. Но более всего я рассчитываю на тебя в дни, когда будет проходить литературный конкурс, который Луций Вителлий намерен провести в Неаполе. У тебя будет прекрасная возможность встретить горячий прием неаполитанцев, которые особенно ценят твое искусство.

— Ты слишком требовательна, Мессалина, — вновь дерзко ответил Мнестер. — Ты считаешь, что артист может так вот просто танцевать или представлять перед публикой когда угодно, по приказу? Я сам решу в Неаполе, позволяют ли мне мое физическое состояние и душевный настрой предстать перед зрителями.

— Раз ты взял такой тон, я не желаю видеть тебя в Неаполе! — взорвалась Мессалина. — Клавдий непременно удивится твоему отсутствию, но я знаю, что ему сказать. Ты очень скоро забыл, что разговариваешь с императрицей Рима, только что удостоенной триумфа!

— За то, что завоевала Британию? — рассмеялся он.

— Довольно! Оставь этот насмешливый тон! Я приказываю тебе завтра показать сцены любви Одиссея и Цирцеи.

Мнестер тяжело опустился на ложе.

— Невозможно, — твердо сказал он. — Я не знаю здесь никого, кто бы мог сыграть роль Цирцеи.

— Тогда миф о Минотавре, — подсказала она, понемногу успокаиваясь.

— Ты считаешь меня круглым дураком? — проговорил он, подражая Клавдию. — Я терпеть не могу роль Тезея, ты же знаешь.

— Играй тогда Минотавра, — с усмешкой сказала она.

— Об этом не может быть и речи. Завтра будет видно, что я сыграю.