Мессалина

Приблизительно четыре месяца спустя после смерти Луция Фонтея Капитона, а точнее, в день перед календами сентября (31 августа 793 года) немалая часть римского населения заполнила улицу, соединявшую Форум с Радуменскими воротами. Больше сорока тысяч человек, вышедших за эти ворота, собрались на Марсовом Поле, и еще стотысячная толпа народа вытянулась вдоль Фламиниевой дороги, почти до самого мавзолея Августа. Так римляне встречали императора, который возвращался домой после великих походов в Германию и Британию. Из скромности он отказался от триумфа, решив довольствоваться одними овациями. Среди этих горожан не хватало только сенаторов: два месяца назад сенат отправил своего посланника в Лугдун, чтобы тот попросил поторопиться божественного Цезаря, задерживавшегося там из-за новых зрелищ, пиров и оргий. Выслушав посланника, Калигула велел сенаторам не показываться ему на глаза, ибо он знает об их ненависти к нему.

- Я вернусь, я вернусь! И со мной будет вот это! - кричал он на посланца, стуча кулаком по рукояти меча. - Я вернусь, но не для сената, а для народа, для сословия всадников! Сенаторов я не желаю видеть, и горе тем из них, кто будет мешаться у меня под ногами! [I]

В третьем часу на Фламиниевой дороге показались знамена конницы, открывавшей триумфальный кортеж. За ними следовали военные музыканты, оглашавшие воздух звуками победного марша. Далее шествовали легионеры, шлемы которых были украшены лавровыми венками. За легионерами шагали новые группы музыкантов и новые колонны солдат. Вскоре, окруженный отрядом германских телохранителей, появился и сам Калигула, облаченный в роскошные золотые доспехи и стоявший на триумфальной повозке, запряженной восемью белыми лошадьми. С ним была Цезония Милония, одетая тоже по-военному. За императорской колесницей шли британцы и германцы, которых император посчитал взятыми в плен и приказал заковать в цепи. За пленниками опять двигались музыканты и когорты охраны, замыкавшие парад. На всем пути его встречали восторженные крики и приветствия, которые Гай Цезарь принимал с презрительной ухмылкой. По прибытии к Капитолию, после того, как цепи, снятые с пленных, вместе с другими смехотворными трофеями его шутовской войны были помещены в храм Зевса и после того, как консулы, преторы, квесторы, эдилы, коллегии понтификов и прочие магистры благоговейно пали ниц перед Гаем Цезарем, он взошел на лоджию базилики Юлия [149] - находившейся ближе других к нему - и приказал Протогену и Калисто подать ему мешки с золотыми и серебряными монетами. Затем он обратился с речью к людям, сгрудившимся вокруг базилики и на Форуме. Он рассказал об опасностях, которые ему пришлось преодолеть для спасения империи, и о том, как он ненавидит патрициев, злобных притеснителей бедного плебейского люда, защищаемого и любимого только одним Цезарем.

- Я это вам докажу! - воскликнул он. - Прямо сейчас… смотрите!

И если уж его слова вызвали шквал аплодисментов и радостных криков, то можно себе представить, во что превратилась площадь, когда ему принесли мешки с мелкими монетами и он начал пригоршнями бросать деньги в воздух, крича:

- Берите, берите, бедные плебеи! Получайте! Божественный Гай Цезарь любит вас!