Мессалина

Небольшого роста, с выступающим круглым животиком, живым обезьяньим личиком, Мармилий Аппий напоминал бурлящий фонтан, выдававший одну идею за другой.

— Ты сыграешь Быстроногого, любимого коня Гая Германика! — зажигаясь, нашёптывал он Мнестеру. — Помнишь, он хотел сделать его консулом? Вот мы и разыграем, как будто сие случилось и Быстроногий занял своё место в сенате. Я буду зачитывать всякие указы, а ты рожи корчить и ржать, как бы их утверждая. Ставлю два кувшина вина, что все животы надорвут и осыплют нас золотом! У Клавдия одни этруски на уме. А в Кампании тепло, всегда угостят горячей лепёшкой и стаканом вина, это уж на крайний случай. Ну что, едем?

Мнестер помедлил и махнул рукой, соглашаясь с Мармилием. Здесь всё равно они никому не нужны, а быть побирушкой, обедать у богатых друзей, отрабатывая кусок мяса и лепёшки своим искусством, надоело.

— Завтра с утра и отправимся! — обрадовался Аппий.

Однако не успел Мармилий покинуть дом шута, как из дворца прискакал гонец и потребовал, чтобы Мнестер завтра же утром предстал пред светлые очи императрицы.

— А что ей нужно? — заинтересовался комедиант.

— Мне то неведомо. Приказано только найти шута Мнестера и объявить ему высочайшую волю.

— Но мы работаем вдвоём, — заюлил Мармилий, — и я могу понадобиться.

— Велено быть одному!

Гонец отбыл. Аппий волчком закрутился, гадая, чем же вызвано это приглашение.

— Они, видимо, устраивают праздник во дворце и хотят, чтобы ты выступил, потешил гостей, — предположил он. — Если это так, то надо соглашаться! В Кампании мы об этом всем объявим, и это лишь подогреет интерес к тебе. А те сестерции, что заплатит тебе император, пригодятся нам на дорогу, верно? А ты знаешь императрицу?

Мнестер вспомнил, как в сценке «Роды Цереры» принимала участие дочка Лепиды, худенькая, угловатая девочка, которая потом стала женой Клавдия. Тогда она ничего из себя не представляла. Смазливой мордашкой в Риме никого не удивишь. Их даже не познакомили. Прошло _t около пяти лет, Мессалина теперь императрица и почему-то вспомнила о нём. Скорее всего, она запомнила его Бахуса, хотя вся роль состояла в том, чтобы ублажать толстуху Лукрецию.

Наутро Мнестер прибыл во дворец. Его провели в императорскую гостиную и попросили подождать. Через несколько мгновений из покоев в белоснежной тоге с пурпурной каймой вышел Клавдий, и у шута перехватило дыхание. Он почтительно склонил голову, ожидая, что правитель сам подойдёт к нему, протянет руку для поцелуя, а потом объяснит, зачем его позвали. Но самодержец, не сказав ему ни слова, важно прошествовал мимо и скрылся в своём кабинете.

Актёр был так удивлён всем происходящим, что хотел последовать за императором, но вовремя остановился, не зная, что делать дальше. Во дворец его впустили, провели в императорскую гостиную. Оставалось лишь ждать того, кому он понадобился.

И предчувствие его не обмануло. Минут через десять в белой прозрачной столе, сквозь которую легко угадывались контуры изящной фигурки, вышла императрица и, увидев лицедея, чарующе заулыбалась.

— Рада видеть тебя, Мнестер, — подавая руку для поцелуя, ласково проговорила она, жадно разглядывая его крепкую, мощную фигуру в бирюзовой тоге. — Я помню те дни, когда мы вместе репетировали «Роды Цереры». Тогда весело было, верно?

— Да, мне нравилось...

— Вот я и подумала: а почему бы нам не возобновить всё это? И я вспомнила о тебе.

Мнестер приободрился, хотя напоминание о Церере и о том неудачном представлении, придуманном Сапожком, его не обрадовало.

— Вы, ваше величество, хотите возобновить «Роды Цереры»? — осмелившись, спросил он.

— «Роды Цереры»? — удивилась она, на секунду задумалась и, улыбнувшись, вымолвила: — Может быть, и «Роды Цереры». Ты хочешь «Роды Цереры»?

— Я не знаю, — растерянно пробормотал он. — Опять звать Лукрецию?

— Нет-нет, Лукреции больше не будет! — решительно заявила Мессалина. — Мы будем репетировать вдвоём. Именно репетировать, доводить всё до совершенства. И платить я буду за каждую репетицию.

— Но там же ещё камены, нимфы, сатиры...

— Никаких камен, нимф и прочих. Только мы двое. — Она на мгновение умолкла, взглянула на него с нежностью. — Зачем нам остальные? Они будут только мешать...

— И сколько дней мы будем репетировать?

— Не знаю. Пять, десять, полгода, год, пока не устанем, — императрица помолчала. — Не страшит?

— Нет, но...

— Я буду платить триста сестерциев за каждую репетицию, — Валерия внимательно следила за выражением его лица. — Нет, пятьсот! Согласен?

— Да, конечно! — с готовностью отозвался он.

— Тогда приступим, — обрадовалась Валерия. — Я готова!

— Но кто же станет Церерой? — не понял Мнестер.

— Я буду Церерой, если ты не возражаешь. — Она снова ласково посмотрела на него.