«Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943

Аэродром, когда я приземлился, казался абсолютно мертвым. Никакого движения, ни одной души. Около побитых оливковых деревьев между воронками от бомб – торчащие вверх жалкие руины ангаров. Казалось, что я как будто прибыл на Луну или на некую ужасную планету.

Пыль от последнего налета едва осела. Когда я рулил к стоянке штабного звена, моя правая шина взорвалась, вероятно, потому, что я переехал осколок бомбы. Я выключил двигатель и выбрался наружу, отметив при этом, что никому в голову не пришла мысль помочь командиру эскадры выбраться из машины. Барак, или то, что от него осталось, был в сотне метров, и я под палящим солнцем пошел к нему.

Штабной писарь, смотревший на меня, словно я призрак, приветствовал меня и доложил, что сигнал отбоя воздушной тревоги был получен с горы Эриче за минуту до моего прибытия и что атака была направлена главным образом против 88-миллиметровых зениток.

Некоторое время спустя, встретив гауптмана Шперрлинга, я спросил, что за ужасное вещество первитин, и предложил, чтобы пилоты были предупреждены о нем. Когда он узнал, что я одну за другой принял три таблетки, он почти впал в истерику и запретил мне на оставшуюся часть дня «притрагиваться к самолету, даже снаружи».

В тот же самый день к эскадре присоединились три новичка. Они прилетели в Вибо-Валентия, аэродром в «носке» Италии, и оттуда на пароме переехали в Мессину, прибыв ко времени первого дневного налета. Затем они на попутных машинах добрались до Трапани.

Двум лейтенантам было приблизительно по двадцать лет, третий унтер-офицер еще моложе. Во время доклада они держались очень прямо и вообще создавали мужественное впечатление. Наши потребности диктовали, что офицеры должны быть направлены в 1-ю группу, а унтер-офицер – во 2-ю группу. Каждый месяц учебно-боевая группа посылала нам достаточно пилотов, чтобы восполнить наши потери. Но теперь было больше невозможно поддерживать численность пополнения на высоком уровне, и в любом случае мы в действительности не могли их использовать. Позволять им здесь участвовать в вылетах означало подвергать опасности не только их, но также и других. Как сказал Бахманн: «Мы не можем позволить им, словно ягнятам, идти на бойню!»

Больше не было возможности постепенно вводить вновь прибывших пилотов в бой – «спитфайры», «киттихауки» и «лайтнинги» почти постоянно были над нашими аэродромами. И при этом мы не были способны посвятить их в методы атак «Крепостей», потому что ни один из них не обладал требуемыми для полета в нашем сомкнутом строю навыками и опытом.

– Они крайне молоды, – заметил Штраден после их доклада.

– Вы подразумеваете, что мы получаем все более и более молодых, – сказал Бахманн. – Я бы многое отдал, чтобы узнать о том, что они думают, когда прибывают сюда. Жаль, что мы не можем спросить их. И очевидно, они не собираются ничего говорить о своих собственных мыслях – для этого слишком не уверены в себе.

Снова, как уже часто делали прежде, мы начали обсуждать их лица, их поведение и общий внешний вид. И еще раз, как и во многих предыдущих случаях, мы подвели итоги, строя прогнозы об их будущем, которые, большей частью, были ошибочны и несправедливы. К тому времени я должен был знать, что попытки классифицировать людей бесплодны, потому что одаренные, успешные летчики-истребители не принадлежали к какому-то определенному, узнаваемому типу. Было большим искушением выделить тех, к кому любой испытывал немедленную симпатию из-за их естественных дарований. Но мужественный внешний вид и уверенное поведение редко совпадали с успехом в полетах в качестве истребителя.

Был один случай в Тунисе, когда два новых унтер-офицера – просто мальчики – прибыли ко мне с докладом. Внешне они полностью отличались, и вскоре оказалось, что и в воздухе действуют совершенно по-разному. Тогда как один из них – атлетически сложенный парень с прямой осанкой – внимательно и искренне синими глазами смотрел мне в глаза, другой осторожно озирался, как будто проводил опись имущества моего жилого фургона. В отличие от своего компаньона он был маленьким, тощим и жилистым, и его голова была увенчана огромной копной волос, в стиле парикмахеров Вильгельма Буша[100]. Он напоминал мне карикатуры Буша каждый раз, когда я смотрел на него.

– Невероятно, кого они посылают нам, – заметил я Бахманну, когда мы смотрели на уходящую пару. – Только посмотрите на этого тощего малого! И как он надеется атаковать и сбивать самолеты, когда все небо сплошной ад.

– Да, – сказал Бахманн, – я тоже голосую только за высокого блондина. Я бы предположил, что он хороший, смелый игрок и в целом более симпатичный.