…В течение серии из двадцати одного воздушного боя, со второй половины мая по первые числа июля, немцы понесли тяжелые потери. Геринг, который знал о происходящем, но не понимал его причин, оказывал сильное давление на немецкий 2-й воздушный флот, призывая к непрерывному использованию в боях дальних бомбардировщиков и истребителей. Но немецкие самолеты по скорости и вооружению не могли соответствовать самолетам союзников. К потерям Геринг добавил оскорбление, послав летчикам-истребителям 2-го воздушного флота специальную телеграмму:
«Вместе с летчиками-истребителями во Франции, Норвегии и в России я могу относиться к вам только с презрением. Я требую немедленного поднятия боевого духа. Если этого не произойдет, то весь летный персонал, включая командиров, должен быть лишен званий и послан на Восточный фронт для службы в пехоте».
Безжалостно дребезжащий телефон прервал мой сон. Шум был неприятно громким, и я в темноте поспешно схватил телефонную трубку.
– Телеграмма из штаба воздушного флота, господин майор. В полночь мы установили с ним связь, но сейчас снова потеряли. Я прочту ее вслух?
– Подождите минуту. Я должен включить свет.
В темноте я искал выключатель, но, когда наконец нашел его, понял, что старался напрасно. Тока не было. В конечном счете я смог найти спички, чтобы зажечь огарок свечи на тарелке около моей раскладушки. Мои движения были медленными, поскольку я чувствовал непередаваемую усталость. Я снова лег в своей пропитанной потом пижаме и взял трубку, все тело было тяжелым, будто свинцовым.
– Пожалуйста, прочитайте вслух.
Бесстрастным голосом оператор телетайпа, обер-ефрейтор, начал читать:
– «Второму воздушному флоту. Вместе с летчиками-истребителями во Франции, Норвегии и в России я могу относиться к вам только с презрением. Я требую немедленного поднятия боевого духа. Если этого не произойдет, то весь летный персонал, включая командиров, должен быть лишен званий и послан на Восточный фронт для службы в пехоте.
– Да, спасибо. Принесите телеграмму на командный пункт.
Когда я положил телефонную трубку, оператор дал три коротких звонка, как было предписано правилами. В комнате стояла мертвая тишина. Мерцающее пламя свечи отбрасывало гротескные танцующие тени на стены. Внезапно я услышал собственное дыхание. Сдерживая его, я продолжал неподвижно лежать. Всюду в этих маленьких домах люди были погружены в спокойный сон, не зная о новом оскорблении. Обер-ефрейтор на телетайпе и я были пока единственными здесь, знавшими о суровой критике, высказанной самым высокопоставленным человеком в люфтваффе. Я попробовал представить человека на другом конце телефонной линии, поскольку видел его достаточно часто. Возможно, в штатской жизни этот человек, по возрасту годившийся мне в отцы, был учителем. Неожиданно я почувствовал странную связь между собой и тем невидимым оператором.
Но это настроение было быстро отброшено осознанием явного зверства невероятной телеграммы, которую я только что услышал. Как я должен теперь реагировать? Должен ли прочитать ее вслух перед строем? Но если я появлюсь перед ними с разговорами о «боевом духе», они посмотрят на меня с немым укором. Выражения их лиц сказали бы мне, что моя обязанность, как командира, избегать подобных выражений.
Так вот что вышло из усилий нашего генерала, пытавшегося спасти нас от трибунала. В самом деле, боевой дух! Через час рассветет и начнется новый день, который снова потребует от нас героической импровизации, как в любой день после нашего возвращения на Сицилию. С остатками эскадры, которые сможем наскрести, мы полетим над северным побережьем и вулканом Этна к Мессинскому проливу, где выполним серию нескоординированных атак на «Летающие крепости». Нас так мало, что мы сможем причинить немного ущерба бомбардировщикам, если вообще прорвемся к ним.