«Мессершмитты» над Сицилией

– И кто же объяснит ему? – спросил Бахманн. – Начальник технического управления люфтваффе служил в той же эскадрилье, что и рейхсмаршал; он также был одним из самых известных пилотов Первой мировой войны[48]. Геринг, конечно, выслушал бы его. Я уверен, что у него получилось бы. Но он застрелился.

– Он, конечно, смог бы, – подтвердил я, почувствовав, что должен вмешаться, чтобы прекратить этот саморазрушительный диалог. – Он единственный был способен на это. Я расскажу вам, почему рейхсмаршал думает по-другому и как произошло, что он больше не понимает наш особый мир.

Когда началась война, я командовал эскадрильей ночных истребителей. Да, мы имели их даже тогда! Мы размещались на маленьком травяном аэродроме около Бонна и пытались перехватывать одиночные «бленхеймы»[49], которые вторгались на территорию рейха, сбрасывая агитационные листовки. Утомительная была работа преследовать этих парней. «Бленхейм», подобно старому «юнкерсу»[50], был полностью оборудован для слепых полетов, и это подразумевало, что мы на своих одноместных «мессершмиттах» должны были взлетать в любую погоду. Гражданское население строго соблюдало светомаскировку, так что полет в кромешной темноте был жутким опытом. Я все еще задаюсь вопросом, как мы набирались храбрости снова и снова испытывать удачу; мы имели очень малый опыт ночных полетов, и наше навигационное оборудование было чрезвычайно примитивным. Неудивительно, что с таким набором мы так ничего и не положили в свой мешок. Британцы летали очень высоко, преимущественно в облаках.

Умные головы в Берлине начали волноваться, поняв, что угроза со стороны британцев весьма серьезная, – вслед за листовкам, падающими на города рейха, могли последовать бомбы. Они продолжали запрашивать боевые донесения. Прежде всего, хотели знать, почему мы не сбиваем британцев, несмотря на четкий приказ делать это.

В конце сентября пришла телеграмма, в которой мне приказывалось прибыть в Берлин для участия в совещании, посвященном совершенствованию тактики ночного боя. Как ожидалось, на нем должен был присутствовать сам рейхсмаршал[51]. На следующее утро я явился в министерство авиации и оказался в зале заседаний, где собралась небольшая группа участников совещания: начальник Генерального штаба люфтваффе, начальник технического управления люфтваффе, командующий зенитной артиллерией, инспектор истребительной авиации, офицеры Генерального штаба и стенографистки.

Пока мы ждали рейхсмаршал а, у меня было время осмотреть зал заседаний. Его стиль показывал, что рейхсмаршал предпочитает дуб, кожаную обивку и внушительных размеров мебель. Светлые деревянные панели покрывали стены до самого потолка, на котором висела огромная люстра в форме тележного колеса. Стулья, с сиденьями и спинками, обитыми светлой воловьей кожей, были расставлены с трех сторон дубового стола, во главе которого темнел стул, отличавшийся от других, стул поистине титанических размеров. Это был стул рейхсмаршала.

Одна секция деревянных панелей заскользила, открываясь, и он вошел. Он носил белый мундир. Разместившись в своем огромном кресле, он зажег одну из тех длинных сигар «Вирджиния», которые курят в Австрии, и только после этого начал говорить. Он говорил о британских налетах и о неудачах зенитной артиллерии и ночных истребителей. В то время не было никаких радиопеленгаторов ни для нас, ни для зенитчиков, которые полностью зависели от звукопеленгаторов. Он считал позором, что «бленхеймы» слоняются над рейхом как хотят.

Он говорил, переполняясь гневом, и внезапно стал вспоминать о Фландрии, о воздушных боях над ней и о лучшем истребителе века бароне фон Рихтхофене[52]. Он поднял руки, демонстрируя атаку снизу; перемещая вытянутую правую руку по кругу перед своим лицом, он преследовал ее своей левой и наконец подстрелил ее. Рейхсмаршал с энтузиазмом рассказывал о полетах при ярком лунном свете, о вылетах на перехват, когда они летали прямо над дорогами Фландрии, чтобы обнаружить силуэт врага на фоне более светлого ночного неба вверху; как они затем увеличивали скорость и начинали атаку снизу…

Он говорил ярко и впечатлил меня своей убедительной манерой, в которой описывал агрессивный дух известных летчиков-истребителей и методы их действий. Но постепенно меня охватило чувство горького разочарования, поскольку целый мир отделял детально разработанную тактику рейхсмаршала от современной воздушной войны. Этот человек, подумал я, теперь не имеет абсолютно никакой концепции воздушного боя. Он живет прошлым и не знает своих люфтваффе. Нужно будет ему сказать, как все обстоит в действительности. Именно поэтому мне приказали присутствовать. Совершенно очевидно, что я должен прямо сказать ему то, что они ожидают от меня!

Когда он вещал о далеком прошлом, его жесткие фразы звучали немного патетически. Я начал ерзать на стуле. Меня переполняло непреодолимое искушение вскочить и рассказать ему о современных проблемах.