«Мессершмитты» над Сицилией

– Я хотел бы, чтобы за мной приехали в восемь утра. Я вылечу в Фоджу. Пожалуйста, проследите за тем, чтобы мою машину заправили.

– Хорошо, господин майор. Спокойной ночи.

На дороге к городу было оживленное движение.

Плодородные виноградники, через которые она проходила, продолжались до самых городских окраин. В пригороде люди сидели около своих домов, наслаждаясь вечерней прохладой. Солдаты и их девушки отпрыгивали на обочины дороги, когда слышали наш приближавшийся автомобиль.

Отель «Grande Italia» находился на Пьяцца Сант-д'Оронцо. Архитектурно он гармонировал с остальной частью города и был одним из тех больших каменных palazzi[124], называемых «Grande Hotel», «Otel Roma» или «Albergo Napoli», которые можно было найти в любом приличном городе. Швейцар внес мой скромный багаж на первый этаж, где мне дали комнату с окном и балконом, выходящими на piazza[125]. Занавески были задернуты из-за светомаскировки. Поместив свои чемоданы и спальный мешок на тумбочку около кровати, я выключил свет и, отодвинув занавески, выглянул из окна. Площадь купалась в сумерках летней ночи. Большие, в стиле барокко, фасады зданий вокруг, казалось, пылали, словно впитав в себя в течение дня солнечный свет. Они были цвета розового зефира.

Я лег на кровать лицом к окну, чтобы было видно звездное небо. Усталость давила на меня. Если бы я закрыл глаза на несколько секунд, то быстро бы заснул. Но я хотел использовать вечер максимально. Я хотел действительно почувствовать, что я жив, что я буду жив на следующий день и что я имею право на жизнь. Я хотел сидеть за накрытым столом с винными бокалами, салфетками и столовыми приборами. И я хотел вкусно есть, насыпать ложкой сыр на pasta[126], я хотел чувствовать в своей руке темную бутылку красного вина с ее яркой цветной этикеткой и эмблемой, отпечатанной на стекле. Я хотел делать это медленно и неторопливо, с удовольствием. И вокруг меня должны были быть люди. В моем представлении это были оживленные жители Апулии, которые своеобразным способом хотели игнорировать обстоятельства войны и тот факт, что немногим более чем в сотне километров от них проигранное сражение приближалось к своему концу. Я представлял их спорящими с воодушевлением и выдвигавшими свои теории, сообщая таким образом о том, что, на их взгляд, пришло время закончить все это дело.

К сожалению, мой внешний вид был далек от совершенного. В последний момент Толстяк успел выстирать мою рубашку, но мои брюки были запятнаны и помяты. Но вряд ли кто-нибудь обратил бы на это внимание. Я встал и, спустившись по широкой лестнице, вошел в небольшой ресторан. Столы снаружи под аркадами были достаточно освещены, чтобы посетители могли есть за ними. В Лечче никто чрезмерно не заботился о светомаскировке.

Столы, покрытые красными и белыми скатертями, окружали цветущие олеандры. Аркады заполняли главным образом солдаты, но там также были несколько местных жителей, чья оживленная беседа, перемежавшаяся веселыми восклицаниями и женским смехом, заполняла небольшую площадь приятными звуками их мелодичного языка.

Я заказал past'asciutta[127], восхитительную копченую ветчину и дыню, сопровождаемые крепким красным salice[128]. Хлеб был снежно-белым, с хрустящей корочкой.

Внутри ресторана по всей длине одной из стен находился бар. Сама стена состояла из больших стекол, оборудованных полками, на которых стояло множество бутылок с яркими наклейками. Ко мне за стол подсели итальянский капитан-парашютист и его подруга. Он выставлял напоказ небольшие густые усы и, даже сев за стол, остался в красном берете, который носил небрежно надвинутым на одну бровь. Капитан постоянно жестикулировал, когда говорил, стараясь таким образом подчеркнуть свои слова, и никак не мог остановиться.

Где приземлились другие? Возможно, на аэродроме в Бари, на который прибывали почти все самолеты, направляемые из рейха для пополнения нашей эскадры. Или, может быть, в Фодже, где у нас имелся маленький лагерь для сосредоточения персонала и оборудования. Кроме того, они могли приземлиться в Бриндизи, Джоя-дель-Колле[129] или Таранто.

Бахманн, я знал, остановится в какой-нибудь роскошной гостинице в Фодже и будет есть в одном из многочисленных ресторанов, которые, как и в мирное время, имеют кулинарные деликатесы на любой вкус. Фоджа все еще оставалась в глубоком тылу – но надолго ли? Рейнерт, наверное, был в Бари, чтобы продолжить уроки языка со своей подругой. Я задавался вопросом, смогут ли они на самом деле встретиться. Шоферы такси там имели обыкновение, подмигивая, спрашивать: «Settanta-cinque[130]?», если их пассажиром был немец. Семьдесят пять – это был номер дома, где жили девушки легкого поведения. Я был твердо уверен в том, что сегодня там устроят бурные вечеринки.