Мессианский Квадрат

Казалось, по мере развития событий люди должны были бы одуматься, но они лишь пугливо подменяли один вздор другим. Теперь выяснилось, что Арафат просто не может вести себя иначе, просто не может бороться с террором из-за «внутриполитических проблем». О том, что такой озабоченный своими «внутриполитическими проблемами» Арафат совершенно не нужен Израилю и что он должен вернуться в Тунис, никто уже не вспоминал. Арафат был объявлен единственным палестинским лидером, способным дать «миру шанс». Ему торжественно вручили Нобелевскую премию, и надеяться на кого-либо, кроме него, стало считаться кощунством.

***

В интенсивной учебе и политических протестах пролетал месяц за месяцем.

Наступило лето 1995 года. Как только я сдал экзамены, то сразу отправился в Гуш-Катиф, на сельскохозяйственные работы. Но пробыл там на этот раз совсем недолго. Меня сманили в другое место — в поселение Мехола, что в Иорданской долине, соблазнили парниками и скотоводческими фермами.

Что сказать? Если не считать дикой жары, там было чудесно: и цветники, и сады, и горные пейзажи, которых, признаться, мне очень недоставало в Гуш-Катифе. Были и хозяйства, на которых остро не хватало людей. Я остался работать на одной такой небольшой ферме до конца лета, задержался до Суккота и... в колледж так и не вернулся.

Я еще какое-то время морочил родителям голову, будто бы возобновлю учебу, но сам понимал уже, что к этим идиотским экранам никогда больше не вернусь.

Ближе к зиме  я смог убедить родителей в том, что человеку нужно занятие по сердцу и что двух лет учебы в Махон Леве вполне  достаточно для того, чтобы получить работу программиста, если в том вообще когда-нибудь возникнет необходимость.

1996

В начале января приехал Андрей. Остановился он, как и в прошлый раз, у Зеэва и Марины. Я  сообщил Сарит о его приезде, и на другой же день мы были у него в гостях. Андрей уже знал, что к нам придет не прежняя легкомысленная девчонка-сорванец, а чужая жена и молодая мать.

Хотя как именно отнесся Андрей к этой новости, я не совсем понял... Во всяком случае по телефону мне показалось, что он скорее ошеломлен, чем рад.

Однако сейчас при всех Андрей изобразил бурную радость за Сарит, а может быть, и вправду уже так чувствовал...

И Андрей, и Фридманы буквально набросились на Сарит с расспросами. Из того разговора кое-что новое узнал и я: оказывается Сарит уже несколько месяцев училась на курсах медсестер, а Пинхас издал книгу, посвященную истории маккавейских войн и хасмонейской династии.

– Как же так получилось, что ты в медицину пошла? – удивился Андрей. – Мне казалось, у тебя гуманитарный склад.

– Склад-то гуманитарный, но от склада этого мало в жизни пользы. А родители мои – врачи, из-за них я давно на эту профессию нацелилась.

– А о чем Пинхас в своей книге пишет? – спросил я. – Ты читала?

– Конечно, – Сарит посмотрела на меня с удивлением. – Как бы я могла не прочитать книгу собственного мужа, написанную по очень интересующему меня вопросу? Он пишет о взаимодействии культур, о том, как эллинизм проникал в еврейскую жизнь.

– Тогдашняя ситуация во многом напоминает нынешнюю, – заметил Зеэв. – Эллинисты и иудеи противостояли тогда друг другу так же, как сегодня светские израильтяне противостоят религиозным.

– Не скажите, – стал спорить Андрей. – Между древними эллинистами и современными просвещенными людьми есть одно существенное различие. Современные просвещенные люди порождены христианской культурой, они идентифицируют себя с маккавеями, а не с эллинистами. В секулярной культуре, разумеется, всякие тенденции можно встретить, в том числе и богоборческие, но в ней несомненно имеются подлинные каналы связи с Богом.

– Совершенно с тобой согласна, Андрей, – кивнула головой Сарит. – Это то, что я всегда пытаюсь объяснить Ури. Он не понимает, что светские люди ищут того же Бога, что и люди религиозные, причем иногда у них это гораздо лучше получается. 

– Не думаю, что лучше. И я совсем не уверен, что христиане больше взяли от иудеев, чем от эллинов. Что же касается секулярной культуры, то и в ней, мне кажется, в большей мере проступает как раз лик Антиоха Епифана, чем Иегуды Маккавея.

При этих моих словах Андрей и Сарит весело переглянулись. Видно было, что они хорошо понимали друг друга, и я вместе со своим «ретроградным» подходом их сильно забавлял.

– Мне, представьте, точка зрения Ури более верной кажется, – неожиданно поддержал меня Зеэв. – В том, что сейчас происходит, я отчетливо вижу ту же самую маккавейскую коллизию. Обратите внимание, Рабин публично отрекся от ТАНАХа, сказал что не рассматривает его как мандат, предоставляющий евреям право на Эрец Исраэль. И вот приходит ревнитель и убивает его. Разве это не сцена времен маккавейских войн?

– Не напоминай об этом! – замахала руками Марина. – Рабин –  преступник, которого следовало судить. А этот молокосос не только дал уйти ему от правосудия, но еще и придал ореол мученичества его постылому делу.

– Постылому или постыдному? – переспросил Андрей.

– И то и другое, – сокрушалась Марина.