Мессианское наследие

Хотя члены Приората Сиона куда более миролюбивы и не питают милитаристских настроений, они прекрасно подготовлены к роли провозвестника рыцарских идеалов. Столь же хорошо подготовлены они и к реализации какой-то иной цели. В отличие от многих социальных, политических и религиозных институтов Приорат, как мы уже отмечали во второй части этой книги, отличается куда более серьезной психологической глубиной. Он понимает всю сложность запросов современного человека. Он умеет манипулировать архетипами (образами и понятиями, выполняющими роль архетипов) так, чтобы представить их в наиболее привлекательном свете.

К примеру, один из наиболее распространенных архетипических символов — это roi perdu, или «потерянный король» — монарх, пользующийся помощью свыше и, завершив свою миссию на земле, не умирает, как простые смертные, а как бы переходит в другое измерение, где и скрывается до времени, пока потребности спасения его народа не потребуют его возвращения в земной план. Англоязычным читателям этот архетип знаком по образу короля Артура. В Уэльсе роль этой фигуры играет Оуэн Глендовер[183], в Германии — Фридрих[184] Барбаросса. «Потерянный король», наиболее часто фигурирующий в мифах приоров Сиона, — это Дагоберт II, последний реально правивший монарх из династии Меровингов. В изображении приоров Дагоберт предстает таким, что его образ сливается в сознании людей с «потерянным» верховным правителем, фактически — с самим Иисусом. На психологически-символическом уровне, вне всякой связи с вопросом о кровной генеалогической преемственности, Дагоберт у приоров предстает своего рода продолжением Иисуса. При наличии такой психологической ассоциации, пускай даже бессознательно, идея о буквальной исторической преемственности становится более понятной и доступной для пропаганды. Именно благодаря такому подходу тайна, окружающая Ренн-ле-Шато, обладает такой магической притягательностью не только для нас как авторов этой книги, но и для наших читателей.

Приорат Сиона также прекрасно сознает природу отношений между верой и властью. Он понимает огромный потенциал религиозного импульса и отдает себе отчет, что этот импульс, если умело управлять и контролировать его, потенциально столь же могущественен, как, скажем, власть денег, и даже более того, ибо он представляет альтернативный принцип силы. Наконец, Приорат Сиона знает, как выгоднее «продать» этот образ, сообразуясь со своими собственными целями. Как мы уже говорили, он умеет дирижировать мнением профанов и представать в их глазах архетипическим воплощением заговора. Вне зависимости от подлинности или мнимости своих притязаний на древнее преемство от тамплиеров Приорат умеет производить впечатление именно той силы, какую хотят видеть в нем непосвященные, ибо понимает динамику формирования таких взглядов.

Однако психологическая глубина и способность «предлагать» себя на рынке тайных обществ — не единственные качества, говорящие в пользу Приората Сиона. В 1979 г. Плантар весьма категорично заявил нам, что Приорат Сиона реально владеет сокровищами Иерусалимского Храма, захваченными римлянами во время подавления восстания 66 г. н. э. и впоследствии доставленными на юг Франции, в окрестности нынешнего Ренн-ле-Шато. Эти сокровища, заявил Плантар, будут возвращены в Израиль, когда настанет время. Если Приорат действительно обладает сокровищами Храма и может доказать это, последствия этого могут быть поистине непредсказуемыми. Это будет не только археологическая сенсация мирового масштаба, способная затмить находку развалин Трои и гробницы Тутанхамона. Этот факт будет иметь самые актуальные религиозные и политические последствия. Что это будет означать для современного Израиля, а также для современного иудаизма и христианства[185], если на основании изучения возвращенных сокровищ Иерусалимского Храма окажется, что Иисус действительно был Мессией? Не Мессией христианской традиции, а тем мессией, которого две тысячи лет тому назад ждали жители

Палестины? Человеком, который по праву считался законным царем своего народа, был женат, имел детей и, возможно, вообще не умер на кресте. Разве это не подорвет основы мировоззрения двух мировых религий, а возможно — и основы ислама? Разве это не устранит богословские разногласия между иудаизмом и христианством и не изгладит хотя бы часть их неприязни к исламу?