Тренировка позволила подметить некоторые ошибки. Девушка казалась старше, чем следовало; голосовые связки явно были перенапряжены; посадка головы и плеч буквально на йоту отличались от непринужденной осанки фрименской женщины. Но кое-что было сделано просто отменно: богатое платье кое-где подштопано, выдавая истинное положение дел, черты лица сымитированы безупречно. Значит, лицеделу понравилась эта роль.
– Отдохни в моем доме, дочь Отхейма, – отвечал Пауль обычным фрименским приветствием, – я рад тебе, как воде после дневного перехода.
Только легчайшее удовлетворение этим очевидным доверием отразилось на физиономии лицедела, выдавая его самоуверенность.
– Я принесла весть, – проговорила девушка.
– Вестник человека все равно что сам человек, – отвечал Пауль.
Скитале тихо вздохнул. Все пока шло хорошо, но наступал важный момент: Атрейдеса следовало подтолкнуть в нужную сторону. Свою фрименку-наложницу он должен потерять в таких обстоятельствах, когда винить в этом будет некого. Кроме себя самого, всесильного Муад’Диба. Следует заставить его сперва осознать собственное падение, а потом принять предложение тлейлаксу.
– Я дым, который разгоняет ночную дремоту, – сказал Скитале, воспользовавшись кодовой фразой федайкинов, означавшей:
Пауль с трудом сохранял спокойствие, он казался себе нагим, душа его бродила в темноте, скрытой от всех видений. Этого лицедела укрывал могучий оракул. Только краешки этой ситуации были ведомы Паулю. Он знал только, чего ему
– Говори свою весть, – произнес Пауль.
Баннерджи шагнул в сторону так, чтобы видеть лицо девушки. Она, казалось, впервые заметила рукоятку ножа под ладонью офицера безопасности.
– Невинный не верит во зло, – проговорила она, глядя на Баннерджи.
Баннерджи внимательно глядел на девушку.
– Мне было приказано тайно передать эту весть, – проговорила она.
– Почему? – резким голосом спросил Баннерджи.
– Так пожелал отец.
– Это мой друг, – отвечал Пауль. – Или я не фримен? Мой друг может слышать все, что предназначено для моих ушей.
Скитале в девичьем обличье подобрался.
– Император вправе устанавливать собственные законы, – ответил он. – Вот моя весть: отец мой хочет, чтобы ты пришел к нему вместе с Чани.
– Зачем ему Чани?
– Она твоя женщина и сайядина. По законам наших племен, это водяное дело. Она должна подтвердить, что отец мой говорит по фрименскому обычаю.
– О чем будет говорить твой отец? – спросил Пауль.
– О заговоре против тебя, о заговоре среди фрименов.
– Почему же он сам не принес сюда эту весть? – потребовал ответа Баннерджи.
Она глядела на Пауля.
– Он не может этого сделать. Заговорщики подозревают его. Он не дойдет до дворца.
– А он не мог поделиться подробностями с тобой? – спросил Баннерджи. – Иначе зачем еще рисковать собственной дочерью?
– Детали запечатлены в дистрансе, который откроется для одного Муад’Диба, – проговорила она. – Мне известно лишь это.
– Почему он не послал этот дистранс? – спросил Пауль.
– Это человек, – отвечала она.
– Тогда я приду, – проговорил Пауль, – но только один.
– Чани должна прийти вместе с тобой.
– Чани в положении.
– Разве беременные фрименки отказываются ходить?
– Мои враги травили ее тонким ядом, – отвечал Пауль. – Ее ждут трудные роды. Здоровье не позволяет ей сопровождать меня.
Прежде чем Скитале сумел овладеть собой, странные эмоции отразились на девичьем лице: гнев и разочарование. События невольно напомнили ему: у каждой жертвы должен быть путь к спасению. Заговор не провалился, нет. Атрейдес увяз в сетях, ведь он уже стал самим собой. И скорее погибнет, чем превратится в собственную противоположность. Так было с Квисатц Хадерахом тлейлаксу. Так будет и с ним. А потом… гхола.
– Разреши мне самой попросить Чани об этом, – попросила девушка.
– Я решил, – отвечал Пауль. – Вместо нее будешь сопровождать меня
– Но я не сайядина обрядов!
– Разве ты не подруга Чани?