Мессия очищает диск

Идти в полный рост нельзя – на середине пути в стене торчит бритвенно острое лезвие, как раз на уровне горла взрослого человека. А невзрослому человеку вроде маленького этот подарок темноты вполне может искромсать лицо или лишить глаза.

Шаг в шаг.

Шаг в шаг.

На корточках.

С рукой на плече.

На кончиках пальцев.

И с прямой спиной – потому что сгорбившегося или наклонившегося вперед ждет пропасть, разверзшаяся по левую руку; «купель мрака», из которой тянет мертвечиной, словно спящие там скелеты неудачников медленно пробуждаются и радостно потирают костяные ладони в предвкушении прихода гостей.

Будет о чем поговорить в долгие годы ожидания, когда сверху только и происходит, что мелькает силуэт с диском под мышкой!..

Верно сказано:

И ясному солнцу,
И светлой луне
В мире
Покоя нет.
И люди
Не могут жить в тишине,
А жить им
Немного лет.

Но вот дыхание смерти отдаляется, можно сперва выпрямиться, потом снять руку с плеча… однако останавливаться нельзя, потому что сегодня непременно надо пройти мимо падающего наискось камня, скатывающегося по невидимому желобу, затем остановиться точно перед натянутым поперек прохода шнурком, взять горсть земли и швырнуть в шелковую преграду – если попадешь точно в центр, то за шнурком обрушится сверху сучковатое бревно, а если земля толкнет шнурок слева или справа, то поначалу не будет ничего, а потом, через два долгих-долгих вздоха, вдоль шнура скользнет копье и, подобно растревоженной змее, исчезнет в своей норе.

А еще надо обойти три сети и один капкан-западню.

Причем успеть избежать последней ловушки до того, как повар Фэн уйдет слишком далеко. За капканом начинается незнакомая территория, а Маленькому Архату непременно надо понять, что делает уродливый повар в стремлении избегнуть неведомых опасностей.

Или хотя бы каким образом он их преодолевает.

Змееныш будет смотреть, а малыш в рясе – запоминать, сопоставлять и думать.

Может быть, в следующий раз они пройдут дальше.

И игра со смертью продолжится.

Ползи, Змееныш!..

На обратном пути Маленький Архат был счастлив – ему удалось выяснить, что после западни коридор светлеет, и дальше он может полагаться не только на слух и чутье, а также на ночное зрение Змееныша Цая, но и на собственные глаза.

Поэтому, просто брызжа радостью, он был весьма удивлен, когда крепкая пятерня лазутчика запечатала ему рот. Одновременно с этим Цай прижал мальчишку к себе, не давая шевельнуться.

Только чуткие уши лазутчика жизни могли уловить звук чьих-то шагов снаружи, по ту сторону от слегка приоткрытой двери в Лабиринт Манекенов.

Таинственный незнакомец постоял у самого входа, зачем-то ковырнул ногтем стену – Змееныш отчетливо слышал его дыхание, ровное, безмятежное, преисполненное спокойствия и уверенности – и негромко рассмеялся.

– Опять старый Фэн шалит, – прозвучал низкий, слегка рокочущий голос. – Ну что ж…

И шаги двинулись в обратном направлении.

А в глубине Лабиринта Манекенов уже раздавался сухой отчетливый треск – уродливый повар дошел наконец до деревянных воинов…

4

Солнце припекало вовсю, и Змееныш уже успел изрядно взмокнуть, в сотый раз повторяя неизвестные ему ранее и весьма утомительные «шаги хромого Аня», когда прямо перед ним на утоптанный песок заднего двора упало несколько теней.

Сегодня новичков заставили отрабатывать пройденный урок самостоятельно, учитель-шифу куда-то ушел еще час назад, да и сам Змееныш Цай неожиданно увлекся новым для себя способом боевого перемещения и поэтому остановился не сразу. Прыгнул влево, вправо, отшагнул скособочившись, словно и впрямь был хромым, – а уже после этого замер, тяжело дыша.

Последнее далось ему легко.

Перед Змеенышем Цаем стоял патриарх Шаолиня. Сухопарый высокий старик с реденькой бородкой, росшей на самом краешке выпяченного подбородка, чуть-чуть сутуловатый и оттого напоминающий высматривающего зазевавшуюся жабу журавля.

Взгляд патриарха не выражал ничего, кроме легкой заинтересованности – если можно себе представить почти абсолютно равнодушную заинтересованность.

Выходило, что можно.

За патриархом стояли двое: главный наставник воинского искусства, человек гигантского роста и соответствующего телосложения, любивший сражаться одновременно алебардой и короткой секирой; и худой, почти хрупкий, но при этом невероятно жилистый монах лет пятидесяти.

Почетный гость, перед которым открывали парадный вход.

Преподобный Бань.

– Вы уверены, достойный Бань, – патриарх говорил так, словно Змееныш и не находился рядом, а был где-нибудь за тысячу ли от монастырского двора, – что именно сей юный инок должен сопровождать вас в Столицу?

– А почему бы и нет, отец-вероучитель? – пожал узкими плечами преподобный Бань. – Или у вас есть сомнения на этот счет?

Главный воинский наставник нетерпеливо затоптался на месте.

– Если досточтимый Бань прикажет, – заявил он, – я пошлю сопровождать его кого-либо из своих старших помощников. Мне кажется, именно они достойны проводить человека, облеченного высочайшим доверием, до ворот Северной Столицы!