Мессия очищает диск

«Специально показали, дабы я заранее устрашился», – отметил судья Бао, ощущая, что, несмотря на напускное хладнокровие и попытки отвлечься от предстоящего, он действительно боится все сильнее.

«Что же ты?! – попытался пристыдить сам себя достойный сянъигун, снова шагая по коридору между конвоирами. – Тоже мне, Господин, Поддерживающий Неустрашимость! Вот и поддерживай! Хотя бы в себе, если теперь больше не в ком!»

Это немного помогло… или скорее помогло немного.

Первым, кого судья Бао ожидал увидеть в допросной зале, был придворный распорядитель Чжоу-вана. Кому, как не любителю Кун-цзы, вести допрос?

И судья его действительно увидел, едва не раскрыв рот от изумления. Ибо последователь Конфуция и его позднейших толкователей пребывал в зале отнюдь не за столом с бумагами, а на дыбе и облачен был не в шелковый халат, а в обернутый вокруг бедер кусок грязного холста.

На полу валялась деревянная колодка-канга; видимо, временно снятая.

«Ну конечно! – дошло до выездного следователя. – Для полного правдоподобия Чжоу-вану необходим „вражеский лазутчик“, предатель, якобы постоянно вводивший принца в заблуждение!»

Вокруг стонущего на дыбе распорядителя прохаживался крепыш-палач, периодически хлеща пытуемого длинным батогом. Лениво, вполсилы – это выездной следователь определил сразу.

– Да за что ж вы меня бьете?! – причитал поклонник Конфуция. – Я ведь и так во всем сознаюсь!

– А в чем именно? – допытывался восседавший за столом старший дознатчик во всем черном, неторопливо перебирая бумаги. Дознатчик был не то чтобы убелен сединами и умудрен опытом, но всячески стремился это показать.

Убелиться и умудриться.

– Во всем! – визжал распорядитель, взывая, так сказать, у ворот дворца.[52] – В чем обвиняете – в том и признаюсь! И в сговоре с городским судьей, и в том, что помогал ему… как это вы говорили?.. затягивать следствие и покрывать истинных виновников! И в том, что держал сиятельного принца в неведении относительно…

Справа проворно зашуршала кисточка, и, скосив взгляд в ту сторону, судья Бао увидел Голубого Писца.

Наверное, писца звали все-таки по-другому; возможно, даже прозвище у него было иное, но для себя выездной следователь сразу же обозвал его Голубым Писцом.

Во-первых, одет он был во все голубое: голубой длиннополый халат с голубым же поясом, голубая шапка кирпичиком, даже остроносые туфли – и те были темно-голубые!

Во-вторых, писец был весь из себя писец: пухленький, жидкоусый, старательный, то и дело высовывавший от усердия кончик языка (напомнив судье адского Ли Иньбу); и кисточка его споро бегала по бумаге, поспевая за сказанным. Даже держал он кисть по-особому, с показным шиком, как это умеют делать только писцы в пятом поколении.

В общем, Голубой Писец – и все!

– …На сегодня хватит, – прервал излияния распорядителя старший дознатчик.

И наконец взглянул в сторону судьи Бао, подняв брови, будто только что его заметил.

– А-а, вот и еще один заговорщик! – радостно потер он руки.

Голубой Писец явно колебался – записывать эти слова или нет? – и решил на всякий случай записать.

– Освобождай место для следующего, – приказал дознатчик палачу, и крепыш принялся снимать с дыбы охающего распорядителя.

Судья стоял, впервые в жизни глядя на процесс допроса не снаружи, а изнутри, и покорно ждал своей очереди – а что ему еще оставалось?

Наконец конфуцианца сняли с дыбы, наскоро вправив вывихнутые суставы, и волоком потащили мимо судьи – хорошо, хоть не за ноги, как начальника уезда.

– Как сказал бы благородный учитель Кун-цзы… – Судья Бао хотел подбодрить товарища по несчастью, когда того протаскивали мимо, однако бывший конфуцианец грубо выругался, добавив сквозь зубы:

– Вот его бы сюда!.. На дыбу их, мудрецов!.. На дыбу!

– Разговорчики! – строго прикрикнул дознатчик, распорядитель немедленно заткнулся, а выездной следователь подумал, что действительно с куда большим удовольствием делил бы тюрьму и пытки с учителем Куном, чем с его неверным последователем.

Дверь захлопнулась. С судьи мигом сорвали одежду, надели освободившуюся кангу, больно прищемив при этом кожу на шее, и поставили на колени перед столом старшего дознатчика, не забыв сковать руки кандалами.

Позади возник палач с тяжелым батогом в руке.

«Батоги – с первого допроса?! – изумился Бао. – Это же вопиющее нарушение „Пыточного канона“!»

Однако смолчал.

– Итак, признаешься ли ты, мятежник и заговорщик по имени Бао Лунтан, в том, что… – донесся до него злорадный голос дознатчика, – …выполняя обязанности судьи в городе Нинго, состоял в сговоре с начальником уезда, главным казначеем, монахом Банем, генералом Чи Шу-чжао и другими лицами, пытавшимися подло убить сиятельного принца Чжоу?

Ответа вопрос не подразумевал – такова была положенная форма зачтения обвинения, да Бао и не собирался отвечать – поэтому совершенно не ожидал обжигающего удара, обрушившегося на него.

Три удара подряд.

Тяжелым батогом.

Это было больно.

И стыдно.

И выдержать второе было куда труднее, чем первое.