Мессия очищает диск

Я и подобные мне, кто в силах распознать опасность и увидеть если не всю гроздь целиком, то хотя бы ближайшие ягоды, — мы сдерживаем напор, но силы наши на исходе.

И все чаще за спинами чуждых вестников, глашатаев надвигающегося конца света мнятся бедному даосу две страшные фигуры, одна — в белом траурном одеянии, другая — в черном плаще из кожистых крыльев.

Добро и Зло.

Две крайности, два начала, отвергнувшие друг друга; оспаривающие друг у друга этот мир, не знающий ни чистого Добра, ни чистого Зла.

Как мне объяснить судье, монаху, лазутчику и ребенку, что ждать больше нельзя?

Что уже вчера было поздно?!

Глава четырнадцатая

1

Они шли гуськом, сгибаясь в три погибели.

Все, кроме Маленького Архата.

Высота потайной галереи позволяла мальчишке идти в полный рост — вот он и шел, ровно, размеренно, ни секунды не задумываясь о том, куда поставить ногу или куда свернуть; малыш-инок был сейчас похож скорее на небожителя, прогуливающегося в облаках, чем на одиннадцатилетнего монашка-беглеца, предательски ведущего в самое сердце Шаолиня целую ватагу, двое из которой были чужаками, один считался мертвым, да и прочие...

Все-таки хорошо, что Маленький Архат шел первым и впереди не было никого, кто мог бы заглянуть ему в глаза. Например, даоса весьма заинтересовал бы этот бездонный и безмятежный взгляд, где нет-нет да и пробивалась тревожная нотка: словно случайный прохожий то и дело выглядывал из-за спины просветленного архата.

Но даос шел третьим и не имел возможности заглянуть в глаза мальчишке.

Судья Бао шел вторым. Крохотный светильничек в его руке скорее создавал иллюзию света, чем действительно светил; язычок пламени плескал на стены тенями, ноги еще плохо слушались выездного следователя, и он без стеснения положил свободную ладонь на плечо юного проводника.

Плечо на ощупь напоминало сглаженный край речного валуна.

Лань Даосин настаивал, чтобы судью вообще оставили дома и не брали с собой в Шаолинь. В намечающейся стычке с безумным Фэном от измученного Бао, чувствовавшего себя далеко не лучшим образом, было мало толку; это признавали все, включая самого судью. Даос долго высказывался по этому поводу, потом Маленький Архат тоже высказался совершенно непонятными словами, но суть сводилась к одному: идти должны все, иначе ничего не получится! Змееныш молчал, преподобный Бань неожиданно поддержал даоса, но в конце предложил и самого Лань Даосина оставить в Нинго вместе с судьей, после чего все переругались...

А судья Бао встал и ушел во двор.

Где приказал домашним к утру собрать его в дорогу.

Тем спор и кончился.

Всю дорогу выездной следователь был весел, шутил и приставал к встречным женщинам, что, в общем, было на него не очень-то похоже; Железная Шапка озабоченно хмыкал и ночами ворожил над спящим другом.

Вот и сейчас — даос шел сразу за судьей, и его знаменитая шапка размазывала по металлу маслянистые блики. Перед самым Хэнанем почтенный Лань изменил своему драному халату из полосатой ткани, облачившись в традиционное одеяние магов, постигших Безначальное Дао, и алые цвета отливали в темноте кровавым багрянцем, а золото тускнело и покрывалось плесенью.

В таких подземельях только рванье и носить...

Шаг в шаг с даосом беззвучно ступал Змееныш. Лань Даосин даже оглядывался несколько раз — идет ли за ним кто-нибудь? Идет... скользит, с пятки на носок, переливается во тьме... тень хоть отбрасывает?! Не понять... Даос поворачивал голову обратно и шагал дальше, а лазутчик жизни все вслушивался — не раздастся ли где-нибудь вдалеке сухой деревянный треск, не подскажет ли, есть сейчас в Лабиринте уродливый повар или пока что не сподобился покинуть кухню?

Тишина.

Только еле слышно шуршит за спиной ряса-кашья преподобного Баня, замыкающего шествие.

— Похоже, нету нашего дружка Фэна, — вдруг тихо бросил Маленький Архат, словно отвечая на тайные мысли Змееныша. — Иначе уже трещал бы как сорока...

— Может, у дверей стоит? — поинтересовался судья

Бао.

— Может, и стоит... а захочет войти, так наш лазутчик его мигом учует. Повар тихо входить не умеет, он сперва дискету к Лабиринту примеряет...

Малыш-инок замолчал, а судья Бао обратил внимание: во время недолгого разговора плечо мальчишки стало мягким, обычным, человеческим, а теперь опять окаменело. Как если бы в поводырях у выездного следователя был не один, а два человека, и оба они изредка менялись местами.

Но размышлять над этим уже было некогда, потому что Маленький Архат опять остановился, что-то сделал — и дверь, только что бывшая частью стены, начала без скрипа поворачиваться, открываясь.

Через мгновение в комнатке мумий стало тесно от живых.

***

Потом все забудется.

Ну, не все — но многое. Одно останется в памяти у пятерых навсегда: как преподобный Бань тихо прошел вдоль застывшего ряда добровольно ушедших в Карму, от могучего Бодхидхармы до неизвестного монаха с родимым пятном во всю щеку; беззвучно шепча то ли молитву, то ли... прошел, долго стоял у пустого места в конце ряда и наконец сел на пол, скрестив ноги и завалив угольные озера своих глаз валунами век.