Мессия очищает диск

Которого то ли в шутку, то ли всерьез местные бритоголовые отцы прозвали Маленьким Архатом.

Ребенок был красив, как иногда бывают красивы деревенские дурачки. Тонкие, почти прозрачные черты лица, напоминающие лики небожителей с картин Сюци, и при этом — безвольно скошенный подбородок, слегка отвисшая нижняя губа...

И глаза.

Глаза отнюдь не дурачка, но и не небожителя.

Два скованных льдом озерца, в которые смотреть — и то зябко.

***

Маленький Архат спустился до конца лестницы, поднял крохотный светильничек над головой, но оглядываться по сторонам не стал — на счастье Змееныша, который застыл в спасительной нише, приняв совершенно неестественную для человека позу.

Зато и силуэт лазутчика смотрелся скорее бесформенным комком сошедшей с ума тьмы, нежели прячущимся соглядатаем.

Маленький Архат подошел к двери и поставил свой светильник на землю. Потом полез в складки кашьи и через некоторое время извлек веревку. Встал как раз на то место, с которого не так давно прыгал преподобный Фэн, постоял, подумал и бросил веревку вверх.

«А парень-то не промах!» — оценил Змееныш, наблюдая, как со второго раза веревка зацепилась за выгнутый крюк, торчавший из потолка и до последней минуты не замеченный лазутчиком.

Маленький Архат подергал свою замечательную веревку, скрутил на свисающем конце петлю («Повеситься хочет, что ли?» — подумалось Цаю) и продел в нее правую руку по локоть.

После чего подпрыгнул, уцепился левой рукой чуть повыше и повис, словно горная обезьяна.

Змееныш Цай чуть не ахнул, когда малыш в рясе ловко раскачался и выбил пятками тройную дробь по нужному камню, выбоине и скалящемуся кирпичу — сделав это с гораздо меньшими затратами сил, чем уродливый повар Фэн.

А потом тихо засмеялся, соскочил на пол и пошел себе мимо открывшейся двери во тьму Лабиринта Манекенов.

Лазутчик жизни еще только начал размышлять над двумя вещами — почему эхо не захотело на этот раз подхватить смех Маленького Архата и почему это таинственный Лабиринт превратился чуть ли не в проходной двор? — а во мраке подземелий вдруг послышался сдавленный детский вскрик и шорох, какой бывает даже не от падения тела, а от медленного оседания наземь...

И Змееныш Цай совершил непростительную для профессионального лазутчика ошибку, одну из тех ошибок, которые способны напрочь провалить или неожиданно раскрыть порученное дело, — дверь все почему-то медлила закрыться, и Цай сломя голову ворвался в преддверие Лабиринта Манекенов.

Ему повезло.

Почти сразу он споткнулся о скорчившееся на сыром земляном полу детское тельце.

И успел выволочь Маленького Архата, потерявшего сознание неизвестно отчего, наружу.

Знакомое гнусавое хихиканье эхом прокатилось где-то в самой сердцевине Лабиринта, следом за ним послышался глухой грохот и сухой треск, какой бывает от столкновения дерева с деревом или с рукой, похожей на дерево, но Змееныш Цай уже не слышал этого.

Он нес по лестнице мальчишку с лицом деревенского дурачка и глазами, похожими на две ледышки.

Когда они были уже на самом верху, эти глаза открылись.

4

...Ливень наполнил до отказа все кухонные бочки, предусмотрительно выставленные во двор. Но преподобного Фэна — повар, как ни в чем не бывало перед самым восходом объявился в своих чревоугодных владениях — дождевая вода чем-то не устроила.

И он мигом погнал Змееныша Цая к источнику, вооружив последнего коромыслом и парой объемистых бадеек.

Самым простым способом раздобыть воду было пробежать через растущую неподалеку сосновую рощу, которая некогда и дала название знаменитому монастырю* [Шаолинь — дословно «молодой лес»], и вскоре оказаться близ разбивающегося о камни небольшого водопадика, дарующего прохладу в зной, но в здешней обители очень не любили простые способы достижения чего бы то ни было. Тем более что и сам водопад был не простой, а освященный в прадавние времена самим Сыном Неба, императором Сяо Вэнем, и вследствие несомненной святости этой воды в ней запрещалось даже купаться — не то что бадьями таскать.

Вот и бегал Змееныш по ста тридцати шести ступеням к дальнему ключу.

Каждые три ходки он останавливался на полдороге и тщательно брызгал на обнаженное до пояса тело водой, а приближаясь к кухне, начинал спотыкаться и тяжело дышать. Такому юноше, как он, не вошедшему еще в полную мужскую силу, должен быть в тягость путь к источнику и обратно, особенно по жаре и с тяжелым коромыслом на плечах. И неважно, что все обитатели Шаолиня, включая повара Фэна, предаются сейчас рассветной медитации — если на чем и ловятся лазутчики, так это на самых ничтожных мелочах!

«И еще на добрых поступках», — зло подумал Змееныш, в очередной раз подбегая к источнику и еще издалека видя там знакомую детскую фигурку.

Вчера, когда он оставлял только-только пришедшего в себя Маленького Архата у входа во второй сэнтан, Цай очень надеялся, что ребенок его не запомнит.

Запомнил, проклятый!

И кстати — почему он не медитирует вместе со всеми?!

Что это за поблажки?!