Мессия. Том 1

Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Прекрасная мечта — и простая мечта, — но человек кажется почти бессильным. Он остается игрушкой в руках преступников.

В страхе своем ваши праотцы собрали вас слишком близко друг к другу.

Это верно, города и толпы рождены страхом. В одиночестве вы начинаете бояться. В толпе более уютно, страха нет: столько людей вокруг вас. Только запомните — все в толпе по той же причине. Трус не становится меньшим трусом в толпе из тысячи трусов. Да, он может чувствовать, что с ним тысяча человек, но это ничего не меняет в его внутреннем мире.

Не сразу исчезнет этот страх. Не сразу перестанут городские стены отделять очаги ваши от ваших полей.

Просто слова мечтателя, ведь мы слышим такие же обещания постоянно… Не сразу исчезнет этот страх. Когда же? Есть какой-нибудь предел? Это утешает людей, но не преображает их. Страх не исчезнет сам собой.

Не успокаивайтесь. Вам придется подняться над страхом, он не оставит вас просто потому, что есть надежда.

Разве миллионы лет, которые прошли, не достаточно доказывают то, что я говорю? Ничего не меняется в человеке по той простой причине, что вы продолжаете надеяться. Надежда — не что иное, как опиум, наркотик, еще вреднее любого наркотика, так как она сохраняет ваше страдание, ведь «завтра все будет в порядке».

«Скоро…» Но это завтра никогда не приходит, и «скоро» продолжает растягиваться на миллионы лет.

Халиль Джебран никогда не конфликтовал по поводу прав на имущество, потому что он никогда не пытался реализовать какую-нибудь мечту. Тем, у кого власть, не страшны ваши надежды. На самом деле они хотят, чтобы вы продолжали надеяться.

Все правительства мира и все религии мира против меня просто потому, что я старался воплотить мечту — это непростительно. Я совершил великое преступление из-за того, что дал людям вкус реальности — не просто дозу опиума для продолжения их мечтаний.

Прямо перед моим домом когда-то жил старый парикмахер. Это был опиумный наркоман, самый замечательный человек. Я очень любил его, и он любил меня очень сильно. Хоть он и был в возрасте моего дедушки — это мой дедушка познакомил меня с ним, — но постоянно находился под влиянием опиума.

Он был бедным человеком, потому что никто не шел к нему, разве что очень редко какой-нибудь чужак, посторонний мог зайти в его салон. И не их вина…

Бывало, я просиживал с ним часами, так как он часто рассказывал замечательные вещи. Однажды он сказал мне: «Я слыхал, собираются запретить опиум и все другие наркотики. Если такое случится, все опиумные наркоманы должны создать политическую партию и бороться на выборах».

Я заметил: «У тебя хорошая идея, но опиумным наркоманам создать политическую партию и бороться на выборах будет трудновато».

Он сказал: «Я тоже считаю, что это будет трудновато, ведь даже незначительные вещи затруднительны. Люди приходят сюда и говорят: «Побрей мне бороду», — а я брею им головы! Но когда они останавливают меня, половина их головы уже побрита, и они сильно сердятся».

— Что же ты делаешь тогда? — спросил я.

— Я говорю им: «Ничего страшного. Можете заплатить мне только половину, в чем проблема? Или, если вы слишком возмущены, не платите совсем». Кто же уйдет…

В то время панков не было, иначе бедный парикмахер был бы одним из лучших мастеров по панкам.

Время от времени он спрашивал меня: «Ты что же это? Все сидишь здесь, часами растрачивая мое время, — и без дела. Может, мне побрить твою голову? Бесплатно, просто по дружбе».

Я отвечал: «Я не прихожу сюда для дела. Я прихожу сюда послушать тебя — что тебе принес опиум».

Он сказал: «Он принес многое. Прошлой ночью я услышал, как кто-то доит мою корову. Я взял фонарь — это было очень трудно, потому что ночью я принимаю хорошую дозу, — и прошелся вокруг коровы, но там никого не было. Однако звук продолжался по-прежнему.

Потом я обнаружил человека, который мочился на улице. Чтобы выяснить, кто это, я снова пошел с фонарем — вокруг него. Он спросил: «Что ты делаешь?» Я сказал: «Я пытаюсь разузнать, кто это доит мою корову».

Тот сказал: "О боже, я не дою твою корову!"»

— Так что, — заключил он, — опиум много значит для меня.

Однажды он шепнул мне на ухо: «Хочешь немного опиума?»

Я сказал: «Хватит одного тебя! Довольно тебя одного на всю деревню».

Но то был человек необъятной любви. Он был очень беден. Мой отец стал замечать, что я постоянно там, и он сказал: «С ним уже и так проблема. Если он начнет принимать опиум, то нам конец!»

Той ночью он подошел к моей кровати и сказал:

«Нехорошо сидеть с тем идиотом, опиумным наркоманом, и тратить свое время».