Мессия. Том 1

Оно всегда остается незапятнанным.

И, как эфир, оно подъемлет лишь окрыленных.

Самому солнцу подобно ваше божественное Я:

Оно не знает ходов крота и не ищет змеиных нор.

Но не одно лишь божественное Я обитает в вашем существе.

Многое в вас уже человек, и многое в вас еще не человек, а лишь уродливый карлик — сонный, блуждает он в тумане в поисках своего пробуждения.

О человеке в вас хочу я сейчас сказать.

Ибо это он, а не ваше божественное Я и не карлик в тумане, знает о преступлении и наказании за преступление.

Я постоянно чувствую печаль и сожаление за Халиля Джебрана. Он действительно не принадлежит толпе. Он принадлежит высочайшим вершинам человеческого сознания, но он не знает пути.

Похоже, в сути своей он поэт, но время от времени, в грезах, он видит залитые солнцем вершины своего сознания. Он старался как можно лучше передать то, что его грезы раскрыли ему, — но грезы не открывают истину.

Лучшая греза — самое большее — не что иное, как полнолунная ночь, полная теней, отраженная в озере. Если озеро тихо — нет ряби, нет ветра, который дует и поднимает волнение, — оно становится зеркалом, и в этом зеркале можно увидеть луну. Но это не настоящая луна, это только отражение. Небольшой камень, брошенный в озеро, — и лунное серебро рассыпается рябью по всей поверхности, а сама луна исчезает.

Такой случай, к несчастью, и с Халилем Джебраном.

Когда он описывает луну, он на самом деле описывает отражение луны. Отражение почти в точности подобно луне — а иногда даже более прекрасно. Озеро еще больше усиливает красоту, и тишина, окружающая озеро, также делает грезу богаче. Но как бы богата ни была греза, это всего лишь греза.

Снова я могу провести различие между поэтом и мистиком: поэт, в лучшем случае, видит отражение, а мистик видит луну. Так что они очень близки, и иногда поэт умудряется описать луну настолько реалистично, что почти все могут заблуждаться. Кроме того, у поэта есть красноречие, что не обязательно для мистика, поэтому вы можете обмануться. В своем способе выражения мистик может выглядеть заурядно, а поэт способен украсить свои грезы благодаря собственному красноречию.

Я чувствую печаль и сожаление из-за того, что Халиль Джебран удовлетворился отражением в озере. Он никогда не думал над тем, откуда берется отражение. Он был великий мечтатель, и его грезы принесли магию в его слова. Снова и снова вы видите, как он подходит совсем близко к истине, но продолжает упускать суть.

Потом вышел городской судья и просил:

«Скажи нам о Преступлении и Наказании».

И сказал он в ответ:

«В тот час, когда ваш дух странствует по ветру, вы, одинокие и беззащитные, причиняете зло другим, а значит и себе».

Такое никогда не может быть сказано человеком, который пробудился, который узрел настоящую луну. В действительности, он будет говорить прямо противоположное.

Позвольте мне повторить Халиля Джебрана и показать вам, как он продолжает — не будучи Гаутамой Буддой — упускать суть снова и снова. Я не чувствую печали и сожаления из-за каждого, но у Халиля Джебрана есть потенциал и есть неосознавание этого потенциала. Он говорит:

В тот час, когда ваш дух странствует по ветру,

Вы, одинокие и беззащитные, причиняете зло другим, а значит и себе.

Вот истина: когда ваш дух странствует по ветру, вы, одинокие — совершенно одни — впервые узнаете, что есть добро.

Человек никогда не совершал преступлений по отношению к другим и себе в своей полной самостоятельности. Он совершает преступления в толпе и с толпой, — потому что в толпе и с толпой он не чувствует ответственности за то, что делает. Он просто зубчик в механизме. Он может спокойно сказать: «Я делал то, что делали все другие».