Месть

Но она совершенно не помнила, как она приехала сюда и куда она собиралась потом: она все еще падала вниз, на песок арены, над которой забыли натянуть страховочную сеть. Он подобрал с пола полотенце, сходил на кухню и намочил его водой. Потом снова подошел к ней и бросил полотенце ей на колени.

— Протрите лицо, вы почувствуете себя намного лучше, — нежно, как отец дочери, сказал он ей.

Она приложила полотенце к лицу и через несколько секунд взглянула на него ясными синими глазами. Все веснушки были на месте — на носу и на бледных щеках.

— Вы меня ударили.

— Да. Пойдемте отсюда.

— Вы наденете на меня наручники?

Оттолкнувшись от пола руками, она посмотрела ему в лицо, и он почувствовал, как его охватывает теплая волна необъяснимого чувства. Он задрожал. Подхватив ее на руки, он поднял ее. На руках отнес в машину и посадил на переднее сиденье. Прикоснувшись губами к ее лбу, он попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Она откинулась на спинку сиденья.

Оставив дверь машины открытой, он сбегал к дому и вошел внутрь. Он забрал ее жакет и сумочку, выключил свет и закрыл за собой дверь. К машине он подлетел одним духом, отметив про себя, что совершенно не запыхался, как тренированный атлет. Тело его двигалось легко и свободно.

Сев в машину, он, навалившись на нее, закрыл дверь со стороны пассажира.

— Наденьте жакет, — приказал он.

Когда она выполнила то, что он велел, он снова склонился над ней и пристегнул ее к сиденью ремнем безопасности.

— Держитесь.

Через несколько секунд они выехали на ровное место, стрелка спидометра переместилась к цифре семьдесят, потом восемьдесят, потом девяносто. Стекла окон были опущены, и их лица обдувал холодный ночной воздух. Мощный двигатель оглушительно ревел. Он включил рацию, переключился на передачу и прокричал в микрофон:

— Станция один, подразделение номер шесть-пять-четыре.

— Шесть-пять-четыре, слушаю вас, прием.

— Где жертва два-один-один?

— В пресвитерианском госпитале, но, кажется, он уже мертв.

— Я еду туда. — Он взглянул на Лили, потом опять стал смотреть на дорогу. Рулевое колесо вибрировало в его руках. Он бросил микрофон рации на сиденье между ними.

Всю остальную дорогу они молчали. Глаза Лили были широко раскрыты, руками она крепко держалась за приборную доску. Машина резко тормознула, въехав на стоянку госпиталя. И, хотя Лили была пристегнута ремнем, Каннингхэм придержал ее рукой, чтобы ее не бросило вперед.

— Пойдемте со мной, — велел он, резким толчком открывая дверь, а затем вновь склонившись к ней. — Ничего не говорите, ничего не делайте. Просто идите со мной.

Стремительными, широкими шагами он пересек стоянку. Лили на высоких каблуках еле поспевала за ним. Автоматические двери шокового отделения открылись, и в глаза им ударил яркий слепящий свет. Каннингхэм, не останавливаясь, показал полицейский значок, и сестра указала ему, в какое помещение идти. Каблуки бегущей за ним Лили дробно стучали по линолеуму. Она смотрела в пол.

На столе лежало тело смуглого молодого человека, судя по виду, индейца. Тело еще не прикрыли простыней. Рубашка была разорвана на груди, на которой виднелись розово-красные круги. К этим местам прикладывали электроды дефибриллятора в безуспешных попытках спасти его жизнь. Часть его головы и половина лица были начисто снесены, вместо них зияла огромная рана — сплошной кусок сырого мяса. В помещении никого, кроме них, не было. Лили прикоснулась к холодной руке покойного, к его длинным и тонким пальцам, очень темным по сравнению с мертвенно-бледными ногтями, потрогала узкое обручальное кольцо. На ее глаза навернулись слезы, она с немой мольбой посмотрела на Каннингхэма. Он дернул головой в направлении двери, и они вышли в холл. Она шла за ним по коридорам через многочисленные холлы, пока он не остановился и не взглянул на нее. Они были совершенно одни. Эта часть госпитального корпуса то ли ремонтировалась, то ли реконструировалась.

— То, что вы сейчас видели — дело рук какого-нибудь Бобби Эрнандеса. Вы меня понимаете?

Его взгляд был настолько напряженным, что она не выдержала и отвела глаза.

Она заговорила чужим, неузнаваемым голосом, произнося слова одними губами.

— Да, — выдавила она наконец, — я понимаю вас.