Месть

Герсен пересек улицу. Из дверей и окон «Сени Тинтла» доносились приглушенные звуки буйного празднества: пронзительное завывание музыки, перекрываемое то и дело дружными выкриками захмелевших гуляк и дурашливыми визгом и воплями. Толкнув дверь, он прошел в вестибюль. Пожилая женщина в черном проводила его откровенно недружелюбным взглядом, но не проронила ни слова.

* * *

Войдя в зал ресторана, Герсен обнаружил перед собой три ряда плотно прижавшихся друг к другу мужских тел, головы и покатые плечи сомкнувшихся тесным кольцом зрителей вырисовывались четкими силуэтами на фоне ярко-розового свечения, исходившего из противоположной стены.

В самом центре помещения полным ходом шло представление. Двое музыкантов на эстраде играли на барабанах и пронзительно звучавших тоненьких трубах. Рядом с эстрадой, в просветах между лысыми головами и свисающими далеко вниз ушными мочками то и дело мелькал невзрачный молодой человек со сморщенным, как высушенная груша, лицом, выделывавший нелепые прыжки и державший в своих объятьях надувной манекен в наряде дарсаянки-старухи. В паузах между курбетами он натужно, то и дело ловя воздух ртом, пел нарочито гнусавым голосом на дарсайском диалекте, который в какой-то мере Герсену был понятен. Ему было известно, что дарсайские мужчины и женщины очень часто прибегают к сильно различающимся для каждого из полов идиоматическим оборотам, зачастую богатым весьма красочными метафорами. Знал он также и то, что совсем еще юные девушки, прежние «челт», в пору взросления, до тех пор, пока не вырастут на лице у них усы а длится эта пора от шести до восьми лет — называются «китчет», после чего могут заслуживать от мужчин великое множество самых различных прозвищ, большей частью уничижительных. Женщины, правда, не остаются в долгу у мужчин и награждают их не менее красочным набором далеко не лестных прозвищ.

Содержание баллады у Герсена вызвало не меньший интерес, чем и у нескольких десятков слушателей дарсайцев.