Месть

— Но там к Кирову не допускают! Мне нужно только его увидеть!..

Николаева трясло как в лихорадке, глаза горели огнем, и охранник, подозрительно взглянув на него, потребовал показать документы и дать ему на осмотр портфель.

— Там ничего нет, — соврал Николаев.

Охранник вырвал из его рук портфель, отшвырнул Николаева, который хотел вернуть портфель, в сторону. Открыл, увидел револьвер и, вытащив свое оружие, направил его на перепуганного Леонида.

— Вы арестованы! — зычно выкрикнул он. — Встать!

Еще через десять минут Борисов, так, оказалось, звали охранника, притащил его в отделение милиции, заявив: «Хотел увидеть Кирова, имел при себе оружие, разберитесь!»

Николаева допрашивал сам районный комиссар. Вид у него был благодушный, сытый, животик выпирал из-под ремня. Он осмотрел револьвер, проверил подлинность разрешения на хранение оружия.

— Как же вы все-таки оказались во дворе дома, где живет товарищ Киров? — в пятый раз спросил комиссар.

— А я вам отвечаю, что писал товарищу Кирову письмо с просьбой о помощи, но ответа не получил, просился на прием через Свешникова, но в приеме мне было отказано, что мне оставалось делать?! — в пятый раз одно и то же повторял Николаев.

Заглянул помощник комиссара, утвердительно качнул головой и скрылся.

— Что ж, сведения ваши подтвердились, — вздохнул он, не зная, что делать с этим психическим жалобщиком. — А зачем на встречу с товарищем Кировым вы взяли револьвер?

— Я взял портфель, а револьвер у меня всегда лежит в портфеле. Вчера вечером я возвращался, меня чуть не раздели, пальто на мне совсем не заношенное, и если б не пугнул их этим, сегодня, может быть, меня хоронили. Я даже не подумал, что наличие револьвера поставит меня в такое подозрительное положение, — нервно усмехнулся Николаев.

— Хорошо, напишите в приемной все это на бумаге, — попросил комиссар.

Николаев вышел, написал объяснение.

— Поскольку вы впервые у нас, то мы вам поверим и отпустим, но я надеюсь, что в следующий раз вы таких ошибок больше не совершите! — предупредил его комиссар, пряча его объяснение в ящик стола.

«Им лень мозгами пошевелить, — обозлился Николаев. — Если б они узнали, что я полгода хожу безработный, быстро бы обо всем догадались, но что делать, когда мозгов нет!»

— Поверьте, больше не совершу! — искренне заверил Николаев. — Растерялся, а надо голову на плечах иметь! До свиданья!..

Выйдя из отделения милиции и прищурившись от яркого осеннего солнца, он даже рассмеялся. «Какие тут олухи еще работают! — подумал Николаев. — Верят на слово! А я разные еще слова знаю! Верьте, верьте, дураки!»

Он вдруг подумал, что мог бы получше многих работать в НКВД. Только не рядовым, а каким-нибудь маленьким начальником, чтобы только сидеть за столом, подписывать бумаги, допрашивать. Он бы всех в бараний рог скрутил. Каждого второго — в камеру, на хлеб и воду. Даже без хлеба. И без воды. И чтобы мучились, ползали у него в ногах, вымаливая прощение. Он всем отомстил за те муки, которые выпали на его долю.

Николаев вернулся домой, выпил чаю с хлебом, спрятал «завещание» и лег спать. На душе у него было легко и радостно, словно он получил прежнюю работу «А ведь если вдруг восстановят, смирюсь ли я с тем, что не застрелю его? — задумался Николаев и долго не мог себе ответить. — Теперь-то я, пожалуй, и не смирюсь. Он должен умереть, этот кровопийца, тиран и сладострастник! «Но есть и Божий суд, наперсники разврата. Есть грозный суд, он ждет, он недоступен звону злата. Все мысли и дела  м о и,  — вставил Николаев, — он знает наперед». Четверостишие вырвалось само собой. Еще недавно он пытался его вспомнить, но не мог, а теперь вспомнил. Словно про него сказано. «Я не один страдаю и готов бороться до последнего дыхания. У меня нет больше надежд на спасение».

Последняя фраза ему так понравилась, что он поднялся и записал ее в маленький блокнотик. Это для будущего. Потом эти фразы будут заучивать наизусть школьники. Ведь он второй Желябов, и все приготовления ведет, подобно ему: ездит, примеряется, выслеживает. Но Желябов не оставил своих дневников, а Николаев оставит. Чтобы никто не усомнился в том, что он готовился совершить не просто частную месть, а политический акт. Киров умрет хотя бы за то, что сделал из Мильды потаскушку, развратил ее, унизил, растоптал. Эх, Мильда, Мильда, ты могла предупредить многое, но сама не захотела.

34

Киров в то утро даже не обратил внимания на исчезновение Борисова, он лишь после обеда от самого Михаила Васильевича узнал, что последний отводил в отдел милиции одного партийца по имени Николаев. Он рвался переговорить с Кировым, но поскольку Борисов нашел у него заряженный револьвер, то счел своим долгом отвести его на дознание.

— Такого человека, по имени Николаев, не знаете, Сергей Миронович? — спросил Борисов.

— Нет, такого не знаю, — подумав, ответил Киров.

— Странно, — пробормотал Борисов, — а он уверял, что вы должны его хорошо знать. Вот негодяй!