Месть

События в Институте истории партии набирали свои обороты. В конце марта Николаев «за отказ подчиниться партдисциплине, обывательское реагирование на посылку по партмобилизации» решением парткома был исключен из рядов ВКП(б).

3 апреля 1934 года директор института Отто Лидак подписал приказ номер одиннадцать: «Николаева Леонида Васильевича в связи с исключением из партии, за отказ от парткомандировки освободить от работы инструктора сектора истпарткомиссии с исключением из штата института, компенсировав его 2-х недельным выходным пособием».

8 апреля партийное собрание всего института подтвердило правильность решения парткома.

Николаев пришел домой перепуганный, а когда Мильда пригласила его ужинать, он вышел как чужой родственник с диковатым взглядом и долго смотрел на банку икры, которую она якобы купила в коммерческом магазине.

— Сколько это стоит? — спросил он.

— Двадцать пять рублей, — ответила Мильда. — Я подумала, что мы иногда можем себе позволить попробовать и икру, тем более что я подработала немного…

Банку икры ей отдал Киров из своего продпайка. Его жена ее не любила, а он всем рыбным продуктам предпочитал мясо.

— Этого не надо было делать, — решительно сказал Николаев. — Отдай детям, им полезно, а я поем картошку с капустой.

— Что-то случилось? — спросила она.

Он кивнул.

— Что?..

— Меня исключили из партии и уволили с работы, — выдавил он. — Я не знаю, что теперь делать.

— Но почему? — удивилась Мильда.

— Я тебе рассказывал, что меня мобилизовали на транспорт, а я отказался. Они все меня ненавидят, потому что я умнее их, я замечал их ошибки, а они не хотели их исправлять, и вот теперь расправились со мной. Я, конечно, буду бороться, я не сдамся, но какое-то время я не смогу… помогать вам, поэтому нам надо сейчас довольствоваться самым необходимым. Я думаю, через месяц я одержу победу. Самое главное, чтоб меня восстановили в партии. Ты не можешь помочь?

Он посмотрел на нее таким отчаянным взглядом, что она не смогла ему отказать.

— Хорошо, я поговорю с завсектором кадров обкома, я для него печатаю материалы… — пробормотала она.

— Да, поговори, ты знаешь, что сказать, я всех их способней в институте, но у меня нет высшего образования, и они этим козыряют! Сволочи! Боже, какие они сволочи!

Он бросил ложку, вышел из-за стола, ушел к себе в комнату, но тотчас вернулся.

— Я не думал, что они так со мной поступят, думал попугают и только, ну, вынесут выговор, а они…

Его всего вдруг затрясло, и Мильда испуганно посмотрела на мужа. Лицо у Николаева побелело, глаза дико заблестели, и он убежал к себе в комнату, застонал, захрипел, закусив одеяло, пена полезла изо рта. Он мертвой хваткой вцепился в пружинный матрац, прорвав ногтями парусиновую обшивку, и не выпускал его до тех пор, пока не закончился припадок. Он ждал его на два дня позже, но из-за этой нервотрепки сбился весь график.

Мильда знала об этих припадках, и раньше, едва они только начинались, она перевязывала его ремнями, веревками, потому что он мог разбить себе голову, лицо, выбить зубы, вонючая пена текла изо рта, и припадок длился более получаса. Потом, когда муж затихал, она обмывала его, меняла мокрую рубашку, отпаивала мятой, гладила, дожидаясь, пока он заснет. Сейчас же ей было противно даже смотреть на него и слышать его стоны. Она сидела на кухне, прислушиваясь к происходящему в их комнате, и не могла прикоснуться к еде. К счастью, дети уже поели, и мать читала им сказки, повышая голос, чтоб заглушить стоны отца. Мильде еще предстояло лечь с ним в постель, вдыхать гнилостную вонь после его припадка, и это было самое страшное. С какой радостью она сбежала бы, но за стенкой мать и двое детей, которые пропадут без нее. И еще одно злобное и больное дитя — муж.

Сегодня Киров выступает на заводской партконференции, а завтра в полдень они уезжают на охоту. На два дня. Командировка ей уже выписана, Зина остается за нее. Пылаев отдал распоряжение Чугуеву. Последний что-то подозревает. Зина уже приступала к ней с расспросами: с кем она едет и куда, но Мильда бросила на нее такой злой взгляд, что Зина заткнулась и до конца дня к ней не подходила.

В какие-то минуты она ожесточалась, и ей хотелось все бросить, обо всем забыть, все начать сначала. Но злость проходила, и она смирялась, становилась кроткой и смиренной, доброй и жалостливой.

…Снег тяжелой ватой укрывал деревья, и они стояли не шелохнувшись, а когда звучал выстрел, то с верхушек искристой россыпью на нее полетело белое облако, и Мильда вдруг поняла, что давно не была в лесу, давно не смотрела на деревья, на зелено-густую хвою елок, на рощицы золотистых и легких, точно струны, корабельных сосен, бегущих по высокому обрыву залива, или на белый рой березняка, врывающийся в тишину леса, как хор детских голосов. Она смотрела на лес с такой жадностью и таким неподдельным восторгом, что Сергей спросил:

— Ты когда-нибудь раньше бывала в лесу?

— Нет, — соврала она, но он поверил.